Разумеется, бессмысленный деспотизм не был Ломоносову мил. Вот характеристика, которую дает он в “Кратком российском летописце” Ивану Грозному: “Сей бодрый, остроумный и храбрый государь был чрезвычайно крутого нраву, который первая его супруга, великая государыня царица Настасья Романовна умела своим разумом и приятностьми удерживать. После ея преставления обычай его совсем переменился. ‹…› Наподобие внезапной бури восстала в нем безмерная запальчивость. Неспокойных новгородцев казнил сей государь свирепым наказанием и царевича своего Ивана зашиб в крутом гневе. ‹…› По таким строгостям назван царь Иван Васильевич Грозным. Его повелением заведено в Москве печатание книжное”. Последняя фраза – совершенно ломоносовская! Он, вне всякого сомнения, осуждает жестокости царя-мучителя, насколько писатель середины XVIII века вообще мог в печати осудить царя, законного русского царя, не узурпатора, каковым считался, скажем, Борис Годунов, – но книгопечатание для него все-таки важнее.
Самое же главное, что ломоносовское описание не дает нам почувствовать личность Ивана Грозного. “Краткий российский летописец” на то и краткий, но и Владимир, Ярослав и прочие князья из “Древней российской истории” – совершенно картонные персонажи, лишенные индивидуальности. Для научного труда этого и не нужно; но сочинение Карамзина именно ярким, парадоксальным, противоречивым психологическим характеристикам, предвещающим великую русскую прозу второй половины XIX века, обязано было немалой частью своей славы. Ломоносов был, как и Карамзин, прекрасным стилистом. Но он был слишком равнодушен к внутреннему миру отдельного человека: его интересовали только природа, государство, народ как единое целое.
Что касается происхождения “россиян”, то Ломоносов развивает свои прежние идеи. Славяне, которых он отождествляет (на сей раз совершенно справедливо) с вендами, венедами, антами, – автохтонные жители Восточно-Европейской равнины. Варяги-россы – одно из славянских племен, происходящее от роксолан и мигрировавшее от Черного моря на территорию будущих Белоруссии, Курляндии и Пруссии. Чудь происходит от скифов (здесь Ломоносов следует за Байером, повторяя его ошибку: скифы, как и сарматы, – конечно, народы иранского корня и ни к славянам, ни к финно-уграм не имеют отношения).