Ломоносов. Всероссийский человек

Как и в вопросе о возрасте монашествующих, Ломоносов беспощадно вступает в схватку с самыми глубокими отечественными церковными традициями. Он – против крещения холодной водой, в том числе как физик: попы ссылаются “на предписание в требнике, чтобы вода была натуральная без примешения, и вменяют теплоту за примешанную материю”. Ломоносов – категорический противник теории теплорода, “однако невеждам-попам толковать физику нет нужды, довольно принудить властию”. Он обвиняет “упрямых попов, кои хотят насильно крестить холодною водою”, в том, что они “желают после родин и крестин вскоре и похорон для своей корысти”. Но это еще не все. Ломоносов обрушивается на церковные посты. На Масленице, “готовясь к воздержанию великого поста, по всей России множество людей так загавливаются, что и говеть времени не остается. Мертвые по кабакам, по улицам и по дорогам и частые похороны показывают то ясно. Разговенье тому ж подобно. Да и дивиться не для чего. Кроме невоздержанья в заговенные дни питием и пищею, стараются многие на весь великий пост удовольствовать плотским смешением законно и беззаконно, и так себя до чистого понедельника изнуряют, что здоровья своего никою мерою починить не могут, употребляя грубые постные пищи, что и здоровому желудку тягостны”. Не говоря уж о том, что “крутопеременное питание” вообще вредно, в России “сие по концам тучное, а в середке сухое время” приходится на зимние месяцы, когда нет свежих плодов и ягод, а крестьяне (из-за отсутствия полевых работ) и купцы (из-за распутицы) “пребывают в праздности, которая в заговенье и разговенье дает повод к необузданной роскоши”. Посты, напоминает Ломоносов, были учреждены “в Греции и в земле обетованной”; в северных странах необходимо расположить их заново, перенести на другие месяцы – сообразно климату. “Для толь важного дела можно в России вселенский собор составить: сохранение жизни толь великого множества народа того стоит”. И вообще Господа любить надо “сердцем, а не кишками”!

В приложенной к статье записке “Об обязанностях духовенства” Ломоносов высказывается еще определеннее: “Святого и Синода и духовенства не одна должность, что Богу молиться за кого они должны, но и обучать страху Божию и честным нравам словом и примером. ‹…› Посмотрите в России, посмотрите в благоустроенных государствах. Пусть примером будет Германия.

Тамошние пасторы не ходят никогда на обеды, по крестинам, родинам, свадьбам и похоронам, не токмо в городах, но и по деревням, за стыд то почитают, а ежели мало коего увидят, что он пьет, тотчас лишат места. А у нас при всякой пирушке по городам и деревням попы первые пьяницы. И не довольствуясь тем, с обеда по кабакам ходят, а иногда и до крови дерутся.

Пасторы в своих духовных школах обучающихся детей грамоте наставляют Закону Божию со всей строгостью и прилежанием. ‹…› А у нас по многим местам и попы сами чуть столько грамоте знают, сколько у них мужичий батрак или коровница”.

Взгляды “всероссийского человека” не укладываются ни в славянофильскую, ни в западническую схему. Он страстно желал, чтобы русские люди были не только объектом, но и субъектом истории, чтобы они не только сами собой управляли, но и сами себя лечили по новейшим правилам науки, сами строили корабли и каналы, сами рассказывали миру о своем прошлом и настоящем. Но ни о каком “особом пути развития” речи не шло. Чтобы обходиться без “немцев”, нужно было всему у них научиться, самим стать отчасти “немцами”.

Проект был – в самом прямом смысле слова – “подарен на день рождения” Ивану Ивановичу. Несомненно, тема записки и раньше обсуждалась Ломоносовым и Шуваловым; но смелость предложений ученого, по свидетельству современников, испугала политика-практика. В самом деле, при Елизавете о том, чтобы переносить посты на более удобное время, ограничивать возраст вступления в монашество или, не дай бог, ставить в пример попам лютеранских пасторов, речи идти не могло. Может быть, Ломоносов не случайно выбрал момент для сочинения своего прожекта? Лютеранские симпатии наследника не были секретом, а опала Шуваловых и Воронцовых вовсе не сама собой разумелась. Ведь еще в конце 1750-х годов два правящих клана искали подходы к “малому двору”. Были и другие варианты: в случае смерти императрицы выслать и Петра, и Екатерину из России, возвести на престол маленького Павла и взять всю власть в свои руки. В этом случае дело могло дойти до таких реформ, препятствием для которых был консерватизм Елизаветы Петровны. С другой стороны, Петр Иванович Шувалов тоже был болен – с его смертью Иван Иванович становился во главе клана. Трагедия Камергера заключалась в том, что к тридцати четырем годам он только созрел как государственный деятель. Тут бы ему и развернуться… Но все сложилось иначе.