Лондон

Город накрыла темно-серая пелена. Желтоватые края побудили Юджина вообразить огромное грязевое облако, выползавшее наружу, – и да, оно явилось навстречу, как только они съехали по старой кентской дороге. К моменту, когда они очутились в районе Саутуарк, небо было темным, а здания расплывались в маслянистой, зеленоватой дымке, слабо подсвеченной оранжевыми огнями. На Хай-стрит карета замедлила ход, к этому моменту Юджин не различал даже лошадиных голов. Когда же они свернули во двор гостиницы «Джордж», юноша понял: он вступил во врата самой преисподней.

Вынырнув из тумана, лодка с негромким скрежетом ткнулась в грязь под лестницей на северном берегу реки. Один из мужчин выбрался на берег и обернулся, намереваясь проститься с другим, оставшимся в лодке. Тот сидел, держа узловатые руки на веслах; странная высокая шляпа была надвинута низко на лоб.

– Удачи, Сайлас, – мягко произнес первый.

Второй ответил не сразу, а когда заговорил, его голос оказался глубок, как река, и густ, как укрывший ее туман.

– Как ты его назовешь?

– Ребенка-то? Люси.

Имя выбрала жена. Ему оно не нравилось.

– Значит, Уилл, со мной ты не хочешь?

– Нет, не по душе мне твое занятие.

– А денежек все нет?

– Я знаю.

Сайлас сплюнул себе под ноги и стал отчаливать.

– Ну и останешься на бобах, – буркнул он.

Мигом позже его старую грязную лодку поглотил туман.

«Лишь бы не там, куда ты сам угодишь», – подумал Уильям Доггет, направляясь домой.

Отец дал Пенни четкое указание: по прибытии в Лондон сразу идти к Джереми Флемингу, его крестному. Но Юджин рассудил, что в таком тумане он может заблудиться, и решил переночевать в гостинице. Настроен он был довольно бодро и сказал себе, что это неудобство просто отложит начало новой жизни на несколько часов.

Чего он не знал, так это того, что окутавший Лондон туман и был неотъемлемой частью этой вожделенной жизни. Англия, возвращавшаяся к стандартам римского прошлого, одновременно поторопилась с великим расцветом, названием которому была промышленная революция.

Нередко считают, что британская промышленная революция олицетворялась огромными фабриками с ордами угнетенных – и да, на севере и в центральных районах действительно существовали литейные цеха, паровые хлопкопрядильные фабрики и угольные шахты, где отправляли под землю детей. Однако на самом деле промышленную революцию возглавила традиционная английская торговля шерстью и выпуск дешевых хлопчатобумажных изделий. Механизированное прядильно-ткацкое производство распространилось широко, но занимались им преимущественно мелкие фабриканты, наладившие потогонную систему труда. И все они работали на угле, так что количество дыма и сажи от несметных печей возросло настолько, что при определенных условиях погоды их черные испарения сливались в покров, под которым накапливались все новые дымы, и далее, когда возникал туман, все это сгущалось в удушливый, непроглядный кошмар, где лица не различались, а вор мог незамеченным прошагать рядом с жертвой сотню шагов. Так появился «гороховый суп», или смог, лондонский туман.

В тепле и уюте главного зала «Джорджа» Юджин забыл о пагубном тумане снаружи. Трактирщик принес ему бифштекс, пирог с почками и бутылку портера, как часто называли темное пиво, а после время от времени перебрасывался с ним парой слов. Юджин жадно изучал окружающих. На постоялом дворе собрались всевозможные путешественники: кучера в тяжелых пальто, торговцы, пара адвокатов, священник, джентльмен, возвращавшийся в глубинку, а также многочисленные местные, все больше лавочники.

Около девяти вошел любопытный тип. Он потребовал кружку портера, молча отнес ее в угол и сел там в одиночестве. С его приходом на миг воцарилась тишина. Плавное течение беседы нарушилось, и люди осторожно расчистили ему место, после чего поспешно вернулись к прерванным занятиям. Незнакомец был немного ниже большинства мужчин, но весьма кряжист и двигался с угрюмой медлительностью. Одет он был в тяжелое пальто неопределенного цвета, на голове – черная шерстяная шапка, высокая и бесформенная, которая была подогнута и доходила до густых черных бровей. Большие глаза источали злобу, под ними залегли темные мешки. Общее впечатление сводилось к сильнейшей угрозе. И было дело в бледности или в странной перепончатой руке, которой он держал кружку, но Юджину померещилось, будто сей призрак явился из темных глубин самой реки, сокрытой туманом.

– Кто это? – спросил он у трактирщика.

– Этот-то? – с отвращением отозвался тот. – Его зовут Сайлас Доггет.

– И чем он занимается? – осведомился Пенни.

– Юноша, вам лучше не знать, – ответил трактирщик и больше не сказал ни слова.

В скором времени Юджин лег спать, радуясь мысли, что впредь уже ни при каких обстоятельствах не увидит Сайласа Доггета.

Запахло бунтом.

Ветер, поднявшийся на рассвете, сдул лондонский смог, который оставил над городом лишь грязную дымку. День выдался прохладный и ясный; хорошая погода приободряла толпу в четыреста человек, собравшуюся перед красивым зданием на Фицрой-сквер послушать зажигательную речь человека, маячившего в верхнем окне.