Лондон

– Верим ли мы в братство людей? – выкрикнул он.

Толпа подтвердила ревом, что да, это так.

– Признаете ли вы… – это словцо, особо выделенное, являлось фирменной ораторской находкой Закари Карпентера, – признаете ли вы, я спрашиваю, что каждый человек с рождения имеет права? Разве не так подсказывает здравый смысл? Не суть ли они права человека? – Когда ему ответил одобрительный гул, он буквально взорвался: – А эти неотчуждаемые права, – и далее он прогремел барабанной дробью, – разве не означают, что не бывать налогообложению без пред-ста-ви-тель-ства?

И он откровенно подпрыгнул – маленький, плотный, с большой и круглой головой.

Могло показаться странным, что эти тезисы, напрямую заимствованные из трудов великого пропагандиста американской революции Тома Пейна, звучали на лондонской улице. Однако весьма похожие речи велись в эпоху Средневековья, когда вспыхнуло восстание Уота Тайлера, а деды многих англичан помнили левеллеров времен гражданской войны. Палата общин, пуритане, круглоголовые, ныне независимые американцы и радикально настроенные англичане – все эти разнородные ручейки вытекали из старой доброй речки-вольницы. Король Георг III мог бушевать из-за откола американцев, но среди его простых подданных многие читали Пейна и симпатизировали отважным колонистам.

Закари продолжал:

– Ошибся ли я, или парламент все-таки упразднил рабство?

Толпа заверила его, что он прав. Рабство в Англии было упразднено в 1772 году; недавно же стараниями таких реформаторов, как великий Уильям Уилберфорс, работорговлю запретили даже в заморских колониях.

– Может быть, вы не свободнорожденные англичане?

Толпа отозвалась очередным ревом, что они англичане в не меньшей степени, чем ростбиф.

– Так почему же с нами обходятся как с рабами, здесь, в приходе Сент-Панкрас?! – воскликнул он. – Зачем тиранят вольных людей? Признаете ли вы, что это так?

Они признали. Их дружный вой потряс Фицрой-сквер.

И обвинение Карпентера было абсолютно справедливым. Старый спор о главенстве в приходском управлении, который приводил в бешенство Гидеона Карпентера во времена короля Карла, так и не разрешился. Хотя старинным районом Сити с его двадцатью пятью уордами по-прежнему правили мэр, олдермены и ныне во многом декоративные гильдии, оставшаяся часть огромной и разраставшейся метрополии не имела центрального руководства. Приход поддерживал порядок, мостил улицы, заботился о бедных и немощных. Приход строил и организовывал. И разумеется, чтобы платить за это, взимал налоги.

А приход Сент-Панкрас был огромен. Его основная территория простиралась на запад от Холборна на милю с лишком, но он тянулся и на четыре мили к северу через улицы Сити, предместья, открытые поля и разбросанные деревни до холмов Хэмпстеда и Хайгейта. В этом громадном районе жило около шестидесяти тысяч душ, которыми правил совет.

На сегодняшний день приходы были двух типов. В одних в избрании совета участвовала хоть какая-то часть домовладельцев. Такие советы назывались открытыми. В других, которых было меньшинство, но значимое, совет, состав которого утверждался парламентом, назначался без всякого учета мнения прихожан. Эти советы именовались закрытыми, или избранными. И в год от Рождества Господа нашего 1819-й крупнейший приход Сент-Панкрас, бывший открытым, стараниями могущественной аристократической клики оказался закрытым, о чем был издан парламентский акт.

– Это беззаконие! – гремел Карпентер.

Закари Карпентер был личностью известной. По профессии мебельщик, и неплохой. Пройдя ученичество при фирме «Чиппендейл», он некоторое время работал на «Шератон», но после открыл собственное дело, специализируясь в изготовлении домашних конторок для письма, так называемых давенпортов. Как многие краснодеревщики, обосновался он в крупном приходе Сент-Панкрас, где владел мастерской с тремя профессиональными столярами и двумя подмастерьями. И подобно многим ремесленникам и мелким предпринимателям, Карпентер был ярым радикалом.

– Это в крови, – говаривал он.

Детали терялись во мраке времен, но дело Гидеона Карпентера, служившего круглоголовым, в его роду помнили и чтили. Отец Закари был религиозным реформатором. И тот помнил, как мальчиком его вытащили из постели и отвели в огромное здание в Мурфилдсе, где проповедь с благою вестью о чистом и простом христианстве читал сам старый Джон Уэсли. Но Закари не испытывал интереса к религии; он искал чистоты, но желал обрести ее в земных институтах.

Ему было восемнадцать, когда под лозунгом «Свобода, равенство и братство» разразилась Французская революция, и двадцать один в год публикации влиятельного трактата Тома Пейна «Права человека», провозглашавшего: «один человек – один голос». Поизучав его неделю, Закари вступил в Лондонское корреспондентское общество, брошюры и собрания которого вскоре объединили радикалов всей Англии. К двадцати пяти годам его заметили как оратора. С тех пор он и выступал.