Лондон

По замыслу приходские работные дома предназначались для помощи бедным. Для немощных – кров, детям – обучение ремеслам, взрослым – работа. На деле все обстояло иначе. Беднота – источник многовекового недовольства: оплачивать постройку новой церкви бывало неприятно, но удавалось хоть посмотреть на результат; когда же средства расходовались на неимущих, тем все было мало. Поэтому на практике приходы тратили на них гроши. Надзор осуществлялся небрежно. Большинство таких мест изобиловало больными, а те здоровые, что попадали туда, держались недолго.

Вскоре после смерти отца Люси опасливо шепнула матери:

– А нас не отправят в работный дом?

– Конечно нет, – солгала та. – Однако нам придется потрудиться.

Мать нашла работу на маленькой фабрике по соседству, где шили ситцевые платья. Но рабочий день длился очень долго, и хозяин не разрешал брать туда маленького Горацио. Поэтому Люси каждое утро забирала брата и шла мимо работного дома на Тоттенхем-Корт-роуд, куда устроилась трудиться.

Закари Карпентер мог думать о мироздании что угодно, но мебельное производство любил. «Сколько понаделаю давенпортов и кресел, столько и продам», – признавался он. Он снял дополнительное помещение, нанял десяток столяров и взял подмастерьев. На него работало вдвое больше людей, но прочие были не мастерами и не учениками, а малыми детьми.

– Если научить, так они очень ловко орудуют своими ручонками и доводят вещь до ума, – объяснял Карпентер.

В своем круге он не знал никого, кто не использовал бы их труд. Оправдывался же сей общественный реформатор так:

– Конечно, им нужно в школу. Но раз не получается, я хоть спасаю их от голода.

Или от работного дома.

Как большинство мастеров, Карпентер не брал детей моложе семи, но для Горацио сделал исключение. Поскольку малыш горел желанием помогать, он выдал ему щеточку и доверил смахивать опилки, время от времени поощряя фартингом.

Люси и ее матери удалось зарабатывать почти не меньше Уилла Доггета. Тот приносил в неделю двадцать-тридцать шиллингов. Вдова получала десять, Люси – пять. Такая картина наблюдалась по всей Англии: женщинам платили вдвое меньше мужчин, а детям – чуть больше одной шестой части.

На Пасху 1825 года Юджин Пенни последовал совету мистера Хэмиша Форсайта и перевел все свои капиталы в наличность и надежные государственные акции. «Если он прав, а я не послушаюсь, он меня не простит вовек, – решил Пенни, – а если ошибся, но я все равно послушаюсь, то это даст мне некоторое превосходство».

Судить о правоте непреклонного шотландца пока было рано. Бум с иностранными займами продолжался. «Мы еще никогда не были в таком плюсе!» – радовался Мередит. Но Пенни, полюбовавшись на страсти, кипевшие на Фондовой бирже, был вынужден признать, что ссуды переоценивали. Похожая ситуация сложилась и на товарном рынке, где люди занимали деньги, лишь бы что-то купить. «Медь, древесина, кофе – цены не могут расти бесконечно!» Но вот прошли весна и лето, а бум все длился.

Пенни добился от фирмы кое-чего. После истории со старым графом Сент-Джеймсом Мередит доверил ему ряд конфиденциальных поручений и стал делиться банковскими секретами.

– Мы последовали примеру Беринга и Ротшильда, – сообщил Мередит. Лидеры рынка зарубежных ссуд всячески избегали биржевых спекуляций. – Но я боюсь общего спада, – признал он. – Мелкому банку вроде нашего очень трудно от него защититься. – Мередит пожал плечами. – Все зависит от того, кто пойдет ко дну.

Опасность для банка «Мередитс», которую изначально уловил Пенни, существовала для всех, кто занимался мелкими финансовыми операциями. Разорись кто-нибудь из должников Мередита – и тот попадет в беду.

– Но главная опасность не столь очевидна, – продолжил он. – Дело не в неудачных инвестициях и сомнительных ссудах, а в том, что предсказать невозможно вообще ничего. Ни в чем нет уверенности, и это нас погубит.

– Я пока такого ни разу не наблюдал, – признался Юджин.

– Молитесь, чтобы и не увидеть, – ответил Мередит.

Юджин еженедельно встречался с Мэри. Они считали, что обязательно поженятся, это вопрос времени. Жалованье Юджина значительно выросло, его положение казалось устойчивым, но он еще не достиг высоты, способной удовлетворить мистера Хэмиша Форсайта.

Невзгоды пришли осенью.

– Пенни, задраивайте люки, – объявил Мередит. – На нас, похоже, надвигается буря. Говорят, что Банк Англии закручивает гайки.

К октябрю пошел ропот. К ноябрю поднялся шум. Рынки заколебались, потом стали валиться.

– Так дальше нельзя! – заявил Мередит. – Банк должен пойти на уступки, иначе начнется паника.

В первых числах декабря Английский банк заключил, что дело зашло чересчур далеко, и начал выдавать кредиты. Слишком поздно.