Лондон: Бегство из ада

Следующее пробуждение оказалось намного мучительнее предыдущего. Голова болела, перед глазами все плыло, в ушах звенело. Его придавила к кровати страшная слабость в теле. «Черт! – вяло подумал Ник. – Что мне вколол этот урод?».

Ник опять дернулся освободиться, но почувствовал, что его держит смирительная рубашка.

– Кажется, очнулся пациент, – произнес кто-то резким неприятным голосом.

Две пары мощных рук оторвали его от кушетки и усадили на нее. Ник заморгал, пытаясь сфокусировать зрение. Комната и санитары были те же, но Луки он больше не видел. Перед ним стоял сухощавый мужчина за пятьдесят во врачебной униформе.

– Как себя чувствуете, больной? – сухо осведомился он.

– Я не болен, – буркнул Ник.

– Это не важно, здесь это общепринятое обращение.

– Бывало и получше.

– Ничего, – утешил тот его, – скоро у вас будет столько энергии, что хоть отбавляй. Где-то я вам даже завидую.

– Завидуете?

– Не верите? Напрасно. Рвать добычу когтями и пить свежую кровь, чувствуя свою несокрушимую мощь – разве это не прекрасно?

Ника передернуло.

– Это отвратительно.

– По-вашему, сидеть под землей и жевать осклизлые грибы, боясь высунуться на поверхность, лучше?

– Я не боюсь выходить на поверхность, – ответил Ник.

– Однако и в безопасности там себя не чувствуете. Признайтесь, ведь только в метро вы ощущаете себя дома?

Ник промолчал – странный собеседник был прав. Он не любил метро до отвращения, но чувствовал, что дом его именно здесь. Как и у остальных.

По тому, как подобострастно санитары смотрели на незнакомца, Ник понял, что тот здесь большая шишка.

– Вы, как я понимаю, профессор Нойберт? – спросил он.

Тот удивленно вскинул брови.

– Откуда вы знаете? Впрочем, ответ может быть только один – мой помощник Лука проболтался?

– Да.

Профессор развел руками.

– Ну, вот что с ним делать? Прекрасный работник, но слишком разговорчивый. Впрочем, тем и ценен – может уболтать кого угодно. Он даже актер немного. На ходу придумывает истории и сам начинает верить, что так оно все и было. А за ним и слушатели верят. А когда начинает жаловаться на судьбу, его трудно не пожалеть. Ведь так?

– Жалость нынче не в моде, – сухо заметил Ник, – особенно у вас.

– Тут вы правы, – согласился профессор. – Времена изменились и продолжают меняться к худшему. Но мы с этим боремся.

– Как?

– Пытаемся возвратить наши преимущества.

– Я уже это слышал.

– А скоро и увидите.

– И видел.

– Где?

– Один раз, когда пытался спасти вашего Луку, хотя он вовсе в этом не нуждался. А другой – недавно на мелкой линии между станциями «Вестминстер» и «Эмбанкмент».

Там одному из ваших созданий, насколько я теперь понимаю, мой друг засунул в пасть гранату, и он ее проглотил.

– Стоун, – профессор сжал кулаки и одарил Ника злобным взглядом. – А я недоумевал, куда он пропал. Стоун никогда не был особенно умным, а потом поглупел совсем.

– Его разорвало до пояса, – мстительно сообщил Ник. – Вам его жалко?

– Очень, – откровенно ответил Нойберт.

– А мне – нет.

– Вы даже не представляете, сколько труда вложено в каждого из них.

Ник ухмыльнулся.

– Это напрасный труд.

По лицу профессора пробежала иезуитская улыбка.

– Знаете, я ведь верну вам часть тех страданий, которые вы причинили мне этим известием.

– Не сомневаюсь, – ответил Ник. – Я мог бы этого и не говорить, но очень хотелось.

Профессор сделал санитарам знак. Те поставили Ника на ноги. Он все еще чувствовал головокружение.

– Нам пора идти, друг мой, – сказал Нойберт.

– Куда?

– Туда, где в вас вдохнут новую жизнь. Вы замените либо Готлиба, либо Стоуна, я еще не решил.

– А как вы это делаете?

– Это долгий и сложный процесс. Скажу лишь, что ваша личность исчезнет, а появится совершенно новая индивидуальность. В прежние времена мне дали бы за это Нобелевскую премию.

– Мне кажется, вам больше подошла бы другая премия, – заметил Ник. – Кто знает, может, когда-нибудь я вам ее оформлю.

– Какая это? – подозрительно осведомился профессор.

– Пуля в голову.

Нойберт взорвался.

– Хватит паясничать, молокосос! Ты всецело находишься в моей власти и смеешь еще дерзить! Ведите!

– Еще один вопрос, – остановил его Ник.

– Ну?

– Почему вы отобрали меня? Ваш Лука говорил, тому есть какая-то особая причина.

– А вот это узнаешь в свое время, – отрезал Нойберт. – Все, хватит болтать!

Ника грубо подтолкнули в двери. Он оказался в коридоре, по сторонам которого шли ряды глухих металлических дверей. Из-за них доносились стоны, рычание и вой. В некоторых чудились звуки, похожие на человеческую речь, но все же это было всего лишь звериное рычание, разве что повторяемое в определенном ритме. Этот ритм придавал им невыразимую жуткость, как будто бы из черепных коробок издающих звуки существ рвалась наружу и не могла пробиться какая-то ужасная мысль, которой лучше было оставаться невысказанной.

Ник вдруг понял – они зачуяли профессора, и этот хор из рычания, завываний и стонов адресован ему. Звери ненавидели своего мучителя. Он оглянулся и, прежде чем получить чувствительный тычок в спину, разглядел его невозмутимое лицо. Профессора это не трогало.