Лондон в огне (СИ)

Приходил Вильям с горячим чайником, осторожно присаживался на стул, рассказывал мирские новости — хозяева не забывали снабжать гостя-узника свежими газетами. Почему-то мистер Холмс считал, что соседке интересны светская хроника и театральные новости. Когда-то Тиф год работала в «Альгамбре»[1]. Заработок был недурен, но клиенты редкостные эстеты. В самом поганом значении этого слова.

Тиффани не понимала себя. На душе было пусто и спокойно. Главное не вспоминать и не думать о будущем. По правде говоря, опрометчивая идея с пистолетом пугала. А если рука дрогнет? Девушка не понимала, как тогда умудрилась выпалить с такой точностью? Нет, тот день вспоминать не будем…

Надо как-то заканчивать с этой ленью. Встать и работать. Начать отрабатывать долги. Тиффани почти испытывала желание это сделать. Вечером убрала в комнате, вообще-то, тут и убирать было нечего. Но голова уже не кружилась, туфли перестали шаркать. И перед ужином уже хотелось что-нибудь съесть.

…— Состоится премьера «Орфей. Долина Еннома или Выживший с лирой» Места в бельэтаже 8 шиллингов, в ложах — 5, в партере — 3, — прочел Вильям. — Раз устроители считают, что глупейшее название привлечет публику, следовательно, они… — юноша ушел в свои мысли…

С мистером Холмсом что-то происходило. Он уже практически не пугался своей соседки, но, видимо, боялся чего-то иного. Тиф не хотела быть излишне наблюдательной, но привычка есть привычка — парень постоянно прислушивался к происходящему в верхней, хозяйской части дома. Краснел, бледнел, закрывался в свое комнатушке. Спросил как отчистить пятно на рубашке. Тиф помогла, заодно дала несколько советов по пользованию бритвой — многие мужчины до смехотворности не замечают самых очевидных вещей на своей физиономии. Мальчишке еще простительно…

— Да, элементарно! — категорически ответил мистер Холмс своим таинственным мыслям, очнулся, и вернулся к газете. — Так что же у нас с поглупевшим Орфеем…

В дверь коротко постучали, вошла высокая миссис Грин и хозяин. Тиффани глянула в ледяное и гладкое лицо безжалостной молодой бабы и поняла — будет разговор. Что ж, пора.

Мальчишка подскочил со стула и явно не знал, как поступить с газетой.

— Прошу прощения, что прерываю вашу, гм, политинформацию, но есть пара вопросов,

— промолвила дама. — Мистер Холмс, можете остаться, вы и так в курсе. Мисс Лидл, решение принято?

— Я готова его немедленно принять, миссис Грин, — Тиффани поднялась с дивана и принялась складывать плед.

— Не о том разговор, — слегка улыбнулась дама. — Время терпит, вон, с мистером Холмсом о судьбоносном вопросе посоветуйся, он человек образованный и неглупый. А сейчас о делах печальных, но уже свершившихся. Говорят, ты чувствуешь себя получше, так самое время вспомнить. Ты кое о чем просила, наш любезнейший мистер Гише счел возможным заняться этим делом тогда же, и приложил немало усилий.

— Еще бы, я человек слова, — подтвердил басовитый мистер Гише. — Вообще-то, с похоронами у вас в Лондоне сплошное безобразие. Подумываю написать об этом в газету. Но бедняге Плейгу я подобрал местечко на совесть. Пришлось назваться племянником, а уж дядек-то я хороню по совести. Давай провожу да покажу, пока время есть. Тут такая чертова прорва дел намечается…

Взяли кеб, Тиффани покачивалась на кожаной потертом сидении и изо всех сил старалась ни о чем не думать. Из дома она вышла в сопровождении одной из служанок, прошмыгнули садом, потом через парк и на улицу. На углу Тиф оставили, потом появился мистер Гише в весьма затрапезном пальто и отчего-то безусый. Тиффани вопросов не задавала, просто забралась в экипаж, потом послушно пересела в другой. Опыт подсказывал, что некоторых вещей лучше не видеть, и уж точно о них не спрашивать. Тиффани было страшно. Только бы не к Излингтону ехали…

Нет, это было маленькое кладбище у собора святого Эльма, Тиффани и не знала, что здесь еще кого-то хоронят. У ворот мистер Гише раздал нищим щедрое подаяние, зачем-то объяснил, что те неправильно сидят — слепой должен быть посредине, а безногого нужно выдвинуть. Потом прошли между ангелов и крестов, желтых и серых от опавших листьев.

— Я решил, что получше будет в уголке, — пояснял Гише. — Тут по жизни этак натолкаешься, так к чему и после смерти пихаться?

Могила действительно оказалась в самом углу, под кирпичной оградой кладбища. Серожелтая могильная плита уже не казалась новой, листья окружили ее шуршащим ковром.

Эпитафия на камне гласила:

Здесь лежит Плейг,

Солдат и человек.

Его будут помнить.

— О солдате напрасно, — невнятно сказала Тиф. — Лишние деньги на буквы потратили. Он просто человеком был.

— Ну, уж не знаю. Я в торжественных словесах не силен, мне текст наша леди написала. И цвет плиты тоже она заказала какой брать. Говорит, у Балаклавы этакие холмы. Это вообще где — эти Балаклавы? — поинтересовался мистер Гише.

— Где-то в Крыму. Такой русский остров.