— Думаешь, я жесток? — спросил Кэт отец. — Безусловно, у меня на то есть веские причины, однако меня побуждает к действию вовсе не жестокость. Я острый клинок в правой руке Господа. Я вершу справедливость во имя небесного владыки. Во время Реставрации твой дядя предал меня, хотя обещал сделать для нас все возможное.
— Том, меня заставили, — простонал дядя. — Клянусь.
— Когда-то я считал твоего дядю набожным человеком, Кэтрин. Но единственное божество, которому поклоняется Олдерли, — это он сам. Генри подсказал роялистскому отребью, где меня искать. Я узнал об этом только в прошлом году, когда тайну раскрыл мой слуга Джем. Меня спасла только милость Божья. В награду за предательство твоему дяде отдали мой дом и землю в Сити. С тех пор король осыпает его милостями, он даже выдал за Олдерли одну из своих блудниц, когда натешился с ней сам, и эта развратница заняла место моей сестры. Все хвалили Олдерли за то, что он дал тебе приют — тебе, дочери цареубийцы! «Это лишний раз доказывает, как он великодушен! — говорили они. — Как справедлив!»
Развернувшись, Томас Ловетт пнул лежащего в живот. Генри Олдерли вскрикнул, дернулся, напрягая связанные руки, неловко скрючился и замер, трепеща.
— Вот истинная справедливость, — продолжил отец. — Смотри и запоминай, Кэтрин. Однако все это мелочи по сравнению с тем, что ждет его в день Страшного суда. В погоне за выгодой Олдерли сначала служил парламенту, затем Кромвелю, а теперь он называет себя слугой короля. Но на самом деле его хозяин — дьявол. Этот человек обокрал и тебя, отнял Колдридж, но что с того? Да, поместье утрачено навеки. Но Колдридж не принесет Олдерли пользы, ибо ему не суждено насладиться плодами своих грехов. Уж об этом мы позаботимся.
— Что вы хотите с ним сделать, сэр?
— Увидишь.
— Сэр, — шепотом выговорил Олдерли, — прошу, выслушайте меня. Я дам и моей племяннице, и вам золото, все золото, какое у меня есть и какое сумею раздобыть. Я подпишу признание и исполню все, что пожелаете. Только умоляю, пощадите. — Дядя тараторил все быстрее и быстрее, слова лились у него изо рта бурным потоком. — И Колдридж я продал ради твоего же блага, Кэтрин, у сэра Дензила долги, и, чтобы свадьба состоялась, их нужно было погасить. Я…
— Сэр Дензил, слава богу, мертв, — перебил отец. — Теперь свадьбе не бывать.
У Кэт пересохло в горле. Ее замутило. Сначала она никак не могла подобрать слова, а когда ей это наконец удалось, произнести их стоило большого труда:
— Вы убьете его, сэр?
— Мне необязательно марать руки об этого негодяя, дитя мое, — ответил отец. — Только если сам захочу. Хотя пусть лучше с ним расправится его господин, король. Прикажет вздернуть Олдерли на виселице в Тайберне. Выпотрошит его, еще живого. Четвертует. Отрубит его многогрешную голову и насадит на пику, пока та не сгниет.
— Но почему? — Кэтрин глядела на отца во все глаза, гадая, не тронулся ли он в конце концов умом. — С чего вдруг королю желать моему дяде позорной смерти?
Винтовая лестница находилась в северном трансепте, к востоку от массивной северной двери. Хэксби сказал, что эта лестница сохранилась лучше остальных и по ней подниматься на башню безопаснее всего. Днем работники, трудящиеся на лесах, используют целую систему приставных лестниц, расположение которых меняется в зависимости от участка работ, но вечером их все убирают.
— Кинжал может принадлежать кому угодно, — заметил я. — Нет никаких доказательств, что оружие уронил Ловетт или его дочь.
— Зачем кому-то другому прятаться в башне? До утра Ловетт не сможет покинуть собор. Сторожа наверх не ходят, вот он и рассудил, что там их с дочерью никто не потревожит.
Я поднял голову, вглядываясь в темноту:
— Но внутри башни все выгорело. Укрыться там негде. Даже полов не осталось.
— Что, если Ловетт и госпожа Кэтрин на лестнице? Или даже на самой верхушке? Для кровельщиков в углу построили маленькую каморку.
Хотелось бы верить, что дрожь меня пробрала исключительно от холода.
— Сэр, а вы бывали там после Пожара?
— Нет, — ответил Хэксби. — Конечно, деревянные балки сгорели, а свинец расплавился, но мне говорили, что стены уцелели и вверху и внизу. Парапет местами поврежден, однако меня уверяли, что там совершенно безопасно, если смотреть в оба и передвигаться с осторожностью.
— И не ходить туда после наступления темноты, — прибавил я.
Хэксби смущенно кашлянул.
— Разумеется. Только днем.
Сначала идти было легко. Ступени оказались ровными, низкими и широкими. Наверху в толстой стене обнаружился широкий проход, по которому мы добрались до трифория, расположенного над сводом в восточной части трансепта — там, где раньше были часовни. Часть свода обрушилась, но работники установили леса и сложили из досок настил. По нему можно было пройти на юг, к расположенной над средокрестием башне.
— Пожалуйста, разрешите мне за вас держаться, — попросил Хэксби. — Меня плохо слушаются ноги.
Когда мы медленно брели по настилу к лестнице в дальнем конце собора, его пальцы на моем локте дрожали. Поэтому дальнейшее развитие событий не стало для меня неожиданным.