В Савое мне сразу бросилось в глаза что-то красное. На фоне закопченной каменной стены на углу переулка, ведущего к дому Ньюкомбов, цвет казался особенно ярким и наводил на мысль о крови. Я быстро зашагал в ту сторону, по пути обдумывая все, что узнал на Боу-лейн, а в животе у меня между тем урчало от голода.
Я шел к углу, и звук моих шагов отражался от высоких оград по обе стороны улицы — эхо, как мяч, перелетало от одной стены к другой. Тут передо мной предстал солдат в форме королевской гвардии. Я на секунду забыл о своем голоде — на смену ему пришел страх.
Гвардейцы пришли за отцом.
Я бегом кинулся к дому.
— В чем дело? — громко спросил я. — Что происходит?
Солдат вскинул руку, останавливая меня.
— Мой отец болен, — затараторил я. — Клянусь, он не сделал ничего дурного. Спросите господина Уильямсона, заместителя милорда Арлингтона…
Тут подошел второй солдат, и я осекся, узнав лейтенанта Тёрло.
— Господин Марвуд? — спросил он таким официальным суровым тоном, будто видел меня впервые, хотя три недели назад, когда мы на барже доставили тело Джеремайи Снейда в Скотленд-Ярд, мы, как мне казалось, расстались добрыми приятелями.
— Сэр, вы хотите забрать моего отца? — спросил я. — Батюшка нездоров, сжальтесь…
— Нет, сэр. — Тёрло подозвал своих людей. — Я пришел за вами. Мне приказано сопроводить вас в Уайтхолл. Немедленно.
— Я арестован? — уже в который раз спросил я.
Тёрло даже не повернул головы. Однако он наконец-то мне ответил:
— Не имею права сообщать подробности.
— Если я не под арестом, почему позади нас стоят гвардейцы? И почему меня сопровождаете вы?
Казалось, Тёрло не расслышал. Однако он по-прежнему не смотрел в мою сторону.
Баржа ждала нас у Сомерсетской лестницы. Мы с ним уселись под навесом на корме, по обе стороны от нас стояли солдаты. Я оставил батюшку в слезах. Он не сомневался, что меня отправят в Тауэр и в земной жизни мы с ним больше не свидимся.
Течение благоприятствовало нам, и до Уайтхолла мы доплыли всего за десять минут. Я думал, что мы причалим к общей лестнице возле дворца, но мы поднялись выше по течению, к Собственной лестнице. Возле нее теснилось много лодок, одни пассажиры сходили, другие поднимались на борт. Но нам не пришлось ждать своей очереди: нам тут же указали на другую сторону лестницы, баржа подплыла к ней, и там мы высадились сразу.
Нас ждал слуга. Поднимаясь по лестнице, они с Тёрло о чем-то шептались. Двое солдат остались на барже, перекидываясь шутками с лодочниками, будто ничего особенного не происходило.
Вместе со слугой Тёрло провел меня через лабиринт из коридоров и покоев — старинные комнаты были тесны, а новые величественны и обставлены по последней моде — в маленькое помещение на первом этаже. Там стоял стол, два табурета и стул. Создавалось впечатление, будто мебель в комнате не меняли со времен деда короля. В камине горел огонь.
— Ждите, — приказал Тёрло.
Он обернулся. Слуга уже ушел. В первый раз Тёрло посмотрел мне прямо в лицо.
— Не знаю, арестуют вас или нет, сэр, — вполголоса произнес он. — Но мне дали строгий приказ доставить вас сюда со всей возможной поспешностью и предупредили, чтобы я не разговаривал с вами сам и следил, чтобы вы ни с кем не говорили.
Тёрло кивнул мне и вышел из комнаты. В замке повернулся ключ. Я осмотрел свою тюрьму. Много времени это не заняло: комната была три шага в длину и четыре в ширину. Через стекла маленького окошка в свинцовом переплете мощеный двор внизу представал в искаженном виде. Я различил только каменные плиты, заляпанные птичьим пометом, — неба отсюда было не видно.
Я сел за стол. На меня накатила усталость. Ничего хорошего в этой ситуации ждать не приходится. Судя по тому, как меня сюда доставили, я под подозрением. Несомненно, причина моего задержания в том, что я умолчал о пребывании Томаса Ловетта в Эльзасе. Или, может быть, тут не обошлось без Оливии Олдерли, но в таком случае я понимаю во всей этой истории еще меньше, чем мне казалось.
Часы тянулись медленно. За окном темнело. Раз или два я вставал из-за стола, чтобы подбросить углей в камин. О своем пустом желудке я старался не думать. Время от времени из-за двери доносились шаги, а один раз какой-то мужчина принялся громко бранить слугу. К этому времени единственным источником света в комнате было красноватое сияние угасающего огня. Я сидел за столом, уронив голову на руки и погрузившись в сумрачное состояние между бодрствованием и сном. Из него меня вывел звук поворачивающейся дверной ручки.
В замке скрипнул ключ.
— Марвуд? — Дверной проем заполнила фигура Чиффинча. Из-за его спины внутрь лился свет. — Почему вы, черт возьми, сидите в темноте?
Повернувшись, Чиффинч позвал невидимого слугу и велел тому принести свечи. Я встал, моргая от яркого света. Онемевшие руки и ноги плохо меня слушались, однако я постарался отвесить как можно более почтительный поклон.
— Долго вы здесь просидели? — спросил Чиффинч.