Читаем Лондон: время московское полностью

…Пикадилли начинается здесь. А вот памятник жертвам Галлиполийской операции, где Черчилль своим бездарным руководством погубил семьдесят шесть тысяч солдат и офицеров. Он был тогда, в 1917-м, первым лордом Адмиралтейства. У него была возможность погубить прекрасную армию. Что он и сделал. Потому что был полностью некомпетентен в военно-морском деле. И никогда, по-моему, нога его ни на один военный корабль не ступала. Поэтому он и был назначен первым лордом Адмиралтейства, то есть морским министром.

Лондоны

— Скажите, какие в Лондоне злачные места?

— На самом низком уровне — это кабаки и проститутки вокруг вокзала Кингс-Кросс. А скажем, Сохо — это уже более изысканное место. Я думаю, таких мест в Лондоне пятнадцать-двадцать. Игорные дома, разумеется, в основном неразрешенные. Лондонов очень много. Не говоря о том, что город имеет четыре официальных центра.

— А откуда вы все знаете о Лондоне?

— Ну, я же ходок. Лондон своими ногами исходил. Сотни километров. Знаю его физически. Лондон — такой город, который почти не меняется. Именно из-за дикого разброса. По-видимому, нет в мире города, в котором было бы столько денег. Но вы их не видите. Скажем, в Лондоне есть масса богатых кругов, где дорого одеваться неприлично. Но есть и другие, достаточно бедные крути, где принято одеваться роскошно. Лондон замечателен тем, что вопрос богатства в принципе для него совершенно не значим. Он значим только тогда, когда вы — в определенной среде. Это Сити, Сент-Пол и вокруг. Квадратная миля. Американцы очень часто неуютно и неуверенно себя чувствуют в Лондоне. Тут ты можешь быть миллиардером, а жить черт знает где. А тебе так хочется! А у тебя папа там жил! И покупать одежду в секонд-хенде. Мой самый богатый знакомый именно там себе все и покупает. Я ему говорю: «Послушай, откуда ты взял такие неописуемые ботинки?» Он мне отвечает: «Я не миллиардер». Ну, конечно, валяет дурака. Для него это вопрос стиля.

— Если лондонцы так много думают о стиле…

— Они не думают о стиле! Это естественно складывается. В том-то и дело. Забавно: у меня есть один очень хороший знакомый, и он захотел — о господи! — вступить в Сент-Джеймс-клаб. Это самый аристократический клуб в Лондоне, членами которого являются, например, практически все представители королевской фамилии. Я могу себе представить, какая там скука, в этом клубе! Только войдешь и сразу упадешь без чувств. От тоски. Ну, неважно. И я ему говорю: «Эндрю, нахрен тебе нужен этот Сент-Джеймс!» Он в ответ: «Мой отец не был членом Сент-Джеймсского клуба, а я буду!» При этом мой знакомый — лорд и барон. И его забаллотировали! Не приняли! Он был дико обижен.

Прошло года два, и ко мне приезжает другой мой знакомый. Из Франции. Московский мальчик — из тех, прежних времен. Такой Моня. Моня — это еврейское имя — от Соломона. Смешной очень человек. Ученый, химик, полиглот, инкунабулы читает на латыни. На десяти языках говорит. Одинаково замечательно. Одно время коллекционировал перчатки. Вы можете представить: человек коллекционирует перчатки? Так вот. Мы сидим, разговариваем о том о сем, вдруг он говорит: «Мне пора. Сегодня банкет в моем клубе». Я спрашиваю: «В каком?» «В Сент-Джеймсе, — отвечает. — Я с одним дураком познакомился во Франции, мы потом вместе поехали в Швейцарские Альпы. И он говорит: слушай, ты, по-моему, человек, созданный для Сент-Джеймсского клуба. Я выдвину твою кандидатуру. — А нахрен он мне нужен, Сент-Джеймс? — Не говори. Тебе в Лондоне в отеле не придется останавливаться, будешь останавливаться в Сент-Джеймсе. Библиотека тебе не будет нужна, в Сент-Джеймсе прекрасная библиотека. Еда. Женщину можешь красивую пригласить. И я сказал: ну хрен с ним, ладно».

И его выбрали на ходу в Сент-Джеймс! Я говорю: «Как? Тебя выбрали в самый аристократический клуб?» И он мне объяснил: «Там либо настоящие аристократы, либо интересные люди. А я же интересный!» Вот это — Англия.

— А правда, что лондонцы плохо знают Лондон?

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология современной прозы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза