Читаем Лондон: время московское полностью

Ну и так далее. Бездна других вещей. Лондон — это лингвистический город. Лондонцы в каждой отдельной ситуации соображают: вот с этим придурком хорошо бы поговорить, вот с этим негром можно посмеяться, а вот с этим белым интеллигентом… ну что с него взять… Кастрюля…

— То есть для англичан это страшно важно — поговорить…

— Необыкновенно. Как ни одной другой нации. Англичане, у которых вековая репутация сдержанных и молчаливых, — самые большие трепачи на свете. Они бывают молчаливыми только тогда, когда поговорить не с кем.

Составитель благодарит г-жу Людмилу Пятигорскую и г-на Улдиса Тиронса за помощь в подготовке этого материала.

Князь Никита Лобанов-Ростовский. Монолог патриота Лондона



В восемнадцать лет я приехал учиться в Оксфордский университет. Тогда, в 1954 году, я навсегда влюбился в эту страну. С тех времен Англия для меня — это не только четыре прекрасных года студенчества в Оксфорде. Это и темперамент людей, который мне подходит, и демократический образ правления, и вековые традиции. И конечно, в первую очередь Лондон. Вжиться в лондонскую жизнь было не так просто, хотя эмиграция моя с мамой началась в Париже. Там мы оказались благодаря моему деду В. В. Вырубову. Несколько месяцев мы жили за счет дедушкиной щедрости. Дед полагал, что мне надо остаться во Франции и выучиться на юриста. Я же думал иначе и мечтал стать геологом. В Болгарии я составил коллекцию минералов, ходил в походы по горам, хотя в школе больше напирали на марксистское обучение. На Западе я почувствовал недостаток знаний, которые пришлось быстро компенсировать. Зиму и весну 1954 года я провел в Оксфорде по приглашению крестной матери Катерины Ридлей, внучки последнего царского посла в Лондоне Бенкендорфа. Там окончательно утвердился в решении поступать на геологический факультет. Однажды на ужине у крестной присутствовал сэр Исайя Берлин. Узнав о моем намерении стать студентом, философ заметил, что Оксфорд чрезвычайно привлекателен для молодого интеллектуала: здесь легко сходиться, беседовать, в общем, приятно проводить время. Оксфордские студенты заходят друг к другу «на огонек» и болтают. Но если человек хочет что-то в жизни сделать, оставить какой-то след, то неизбежны жертвы. Это приводит к непопулярности: нужно избегать вечеринок, встреч, бесед. Надо сидеть в библиотеке или в своей комнате, грызть гранит науки…

Тот разговор я хорошо запомнил. Серьезно занимаясь, я игнорировал студенческие попойки, обычные сходки. Помогло одно обстоятельство. Я опоздал к началу семестра, и для меня не нашлось места в общежитии колледжа. Потому меня поселили в освободившейся двухкомнатной квартире пастора, ушедшего недавно в мир иной. Там была ванная, и мне не нужно было бежать через двор в общую. Это удивляло моих сокурсников, что помогало держаться в стороне.

Однако я находил время и для светской жизни. Во времена учебы в Оксфорде мне представилась возможность охотиться в разных поместьях по всему Соединенному Королевству. Этому способствовала семья Берлина. Ко мне тепло отнеслась жена Исайи Менделевича, весьма состоятельная и влиятельная дама Айлин Гинзбург, дочь барона Пьера Гинзбурга. С сэром Исайей я говорил по-русски, а с ней — по-французски. Айлин принадлежало имение Хедингтон-Фарм с охотничьими угодьями. Мне разрешалось охотиться на этих землях. Туда я мог приглашать друзей на охоту во время учебного года. А они взамен приглашали меня в имения родителей во время каникул. Мы стреляли голубей, фазанов и куропаток. Те знакомства перешли в дружбу. Благодаря охоте я хорошо узнал пригород столицы. Ведь Лондон состоит из многих городков, которые сливались на протяжении столетий…

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология современной прозы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза