Читаем Лондон: время московское полностью

— Нет, неправда. Они его совсем не знают. А вот парижане прекрасно знают Париж. Да англичан — как лондонцев, так и не лондонцев — Лондон вообще не интересует! Когда я занимался масонами, я беседовал с одним мастером масонской ложи в Шрусбери. Я спросил: «Скажите, пожалуйста, какой город в Англии вы любите больше всего?» Он говорит: «Ну как вы можете спрашивать! Ну конечно, Шрусбери! [Вы знаете, Шропшир и Шрусбери — это примерно как Кимры, Елец, я не знаю, Тьмутаракань.] Посмотрите, какой у нас собор! [Собор классный, ничего не могу сказать.] С Вестминстером никакого сравнения! Вестминстер — это куча камня. Безвкусная. А вот собор Шрусбери — какая великолепная готика! Впрочем, если честно, Вестминстерский собор я видел только один раз в жизни. Когда я окончил среднюю школу, мама повезла меня в Лондон». Я спрашиваю: «Ну и что?» А он говорит: «С тех пор я не был в Лондоне, я не люблю Лондон». — «Ну хорошо, а другие города вы видели?» — «Париж! Париж я знаю как свои пять пальцев. Я там был, не знаю, раз пятьдесят. Я постоянно летаю в Париж». — «Постойте, а откуда вы летаете?» — «Я еду в Манчестер и оттуда лечу в Париж. В крайнем случае я лечу из Хитроу, но в Лондон при этом не заезжаю, я его огибаю». Лондон ему совершенно не нужен. Вот это и есть типичный англичанин.

— А кто же живет в Лондоне?

— Все! В Лондоне гигантское количество иностранцев.

— В Лондоне живут только чужие?

— Не только. В Лондоне англичан чуть больше половины.

— Можно ли сказать, что в Лондоне никто не свой?

— В общем — да. Хотя… Помню, как я привез своего больного отца в университетский госпиталь Кингс-колледжа. Пришлось ждать. И там по коридору сновали туда-сюда такие роскошные британские доктора, доценты, профессора, стажеры, все в белом, чисто вымытые… А половина ожидающих их пациентов — совершенно невообразимые, грязные, обтрепанные, с дикими порезами и побоями после пьянок и драк, переломами рук, ног, какой-то шоферюга полупьяный лежит… С ними со всеми медсестры возятся. И сидит мой бедный, чистый, интеллигентный папа… И вдруг я заметил, что не только сестры, но и врачи, пробегая, этих грязных раненых по плечу хлопают, какими-то жаргонными словечками с ними перебрасываются. У них есть общий жаргон! Такая ситуация в Москве абсолютно невозможна. А в Лондоне — пожалуйста. То есть полупьяные «оборванцы» этим врачам куда ближе, чем мой интеллигентный папа в отутюженном костюме.

Я был изумлен. Вы понимаете, это не только вопрос языка, но также любви к разговору. Англичане очень любят говорить. Используя любой язык. Пусть даже самый низкий. Нет, этот низкий язык, которым владеет любой лорд или профессор университета, — даже не жаргон, а какая-то лингвистическая условность.

В самом начале моей английской жизни я забрел в рабочую столовую. Кстати, там кормили гораздо лучше, чем в университетском салоне для преподавателей. И в этой столовой люди говорили на каком-то совершенно невообразимом для меня языке. Я мог понять только отдельные слова и выражения. Потом я вернулся на кафедру и говорю собравшимся: послушайте, я был в рабочей столовой, там все ничего, но только говорят как-то странно. Посмотрев на меня, один из преподавателей сказал: «Saucepan lid. Что такое saucepan, вы знаете?» — «Кастрюля». — «А что такое lid?» — «Крышка. Крышка от кастрюли». И тут я увидел, что все мои коллеги стали валиться со смеху. Они умирали. Я говорю: «Слушайте, а что он сказал?» Они говорят: «Это он тебя так назвал». «Как, почему крышка от кастрюли?» — «А это лондонский rhyming slang». Рифмованный сленг. Что оказалось: говорят первое слово или слова, а то, которое со сказанным рифмуется, — не произносится, но каждый знает, что это за слово. Saucepan lid рифмуется с уid. Жид. Если перевести на русский язык, я тут же стал стараться: «крышка от кастрюли» — «жидюля». Я говорю: ну слушайте, вы должны меня немедленно научить. А они говорят, что таких рифмованных шуток в словаре около тысячи.

Если в присутствии женщины-иностранки (все равно не поймет) говорят: Oh, Bristol… — это означает «за ее грудь (бы) подержаться». Тоже rhyming slang. Есть такое стихотворение: Bristol city, she is titty. Или, например, вы пытаетесь что-то сказать, но присутствующие знают, что вы ничего не понимаете в предмете разговора, и говорят: Oh, Cobblers! Целая рифмованная непроизнесенная фраза выглядит так: Cobbler’s awlsballs. Cobbler — «сапожник». Cobbler’s awls — «орудия, инструменты сапожника». Это рифмуется с balls, что переводится, простите, как «яйца». Мужские. Казалось бы, никакого смысла. Но на сленге balls означает «врет как сивый мерин».

Таким образом, если в вашем присутствии говорят: Oh, Cobblers! — то имеют в виду именно эту фразу — «врет как…». Вы ничего не понимаете, а вокруг все смеются.

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология современной прозы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза