Лонжа

«Вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло…»[49]

Значит, надо сеять дальше. Сеять, сеять и сеять…

– Давайте-ка еще раз, – предложил он. – Начнем с того, с чем мы все согласны, это и станет плацдармом. Пусть он даже мал, словно горчичное зерно.

5

Когда позвонили в дверь, Мод была уже готова. Чемодан у стола, легкий белый плащ на спинке стула. Как только открыла, гость первым делом посмотрел за ее плечо. Увидел, понял.

Улыбнулся.

Девушка посторонилась, пропуская его в комнату, прошла следом. Возле стола остановилась, взяла из сумочки пачку сигарет с цыганкой, подумала немного.

– Нет, курить не буду… Знаете, шеф, вы все-таки изрядный фат! «Этот мир создан для нас с вами». Вы такое всем своим женщинам говорите?

Мужчина понимающе кивнул.

– Нервничаете? Я тоже – слегка. Ничего, в самолете откроем бутылку шампанского, я захватил с собой приличный «Dom Pérignon».

Девушка поморщилась.

– Не только фат, но и пошляк. А еще вы друг Рудольфа Гесса, агент великого князя Лихтенштейна, провокатор, шпион и вор.

– Да, – невозмутимо согласился гость. – А вы, кстати, ночью не храпите. Слегка посапываете, не больше.

Бывшей эксперт Шапталь повернулась, подошла ближе, поглядела в знакомые глаза.

– Ты…Ты действительно решил бороться с Гитлером?

Петер Ульрих Вандаль еле заметно улыбнулся.

– Не решил. Уже борюсь! Гесс обещал мне должность заместителя министра пропаганды. Оцени возможности! А если предам, ты меня пристрелишь. Договорились?

Вместо ответа она взялась за плащ, но внезапно вспомнила.

– Погоди. Я быстро!..

Прошла в последнюю комнату-каюту, взяла с полочки у трюмо фаянсовый флакон, обернулась…

Поль Верлен, прóклятый дед, стоял на пороге.

– Не пускаешь? – оскалилась внучка. – Нет, оставайся сам в своем хрустальном дворце!

Пройдя прямо сквозь тень, свернула в ванную и высыпала порошок в раковину. Включила воду, подождала с минуту, а затем тщательно вымыла руки.

…Лестница с прозрачными ступенями, полупрозрачные тени, чернота коридоров, зал лунного света, белые колонны, ночное небо вместо купола – и манящий ритм танго. «Ни к чему объясненья, все закончилось к сроку, он богат и прекрасен, а я – никто….»

Прочь! Навсегда!..

Вернувшись, взяла плащ со спинки стула, перекинула через локоть. Мужчина взглянул на часы.

– Уже идем, – вздохнула она. – Только еще одно, шеф… Ящик с веревочками! Учти, больше я марионеткой не буду.

Подошла ближе, положила свободную ладонь ему на плечо:

– Если замечу – шею сверну.

И поцеловала в губы.

4

Газеты обещали толпу у входа и непременный скандал, но Люксембургская галерея оказалась практически пуста. В зале, где развернула экспозицию «Свободная Франция», собралась едва ли дюжина посетителей, внешне никак не проявлявших эмоции. Вероятно, виной тому ранний час, скандалисты подтянутся к обеду.

На больших, в изящной деревянной отделке часах, украшавших стену – 10.55. Лонжа, не думая, сверился с наручными, купленными накануне, и решил потратить оставшееся время с пользой. В современном искусстве он мало что понимал, посему предпочел не спешить с выводами. Знаменитые рисунки швейцарца Роршаха («Зеркало для безумцев», если верить газетам) он уже осмотрел, подивившись фантазии покойного доктора. Все прочее же не слишком впечатлило. Оставалась еще одна неохваченная стена, и Лонжа начал с левого фланга. Итак, что мы видим? Рама, холст, а на холсте…

– Разве плох? – гордо вопросил мохнатый трехглазый таракан, почесывая лапками брюхо. – Здесь вам, молодой человек, не Салон с его, пардон, классикой. Или вы ретроград, душитель прогресса?

Лонжа, сглотнув, попытался проскользнуть мимо – и споткнулся о мрачный взгляд многоголового чудища, оседлавшего канистру с бензином. А дальше, в следующей раме, громоздилось нечто, слегка напоминающее террикон, утонувший в густых клубах паровозного дыма. Виновники тому, маленькие паровозики с выпуклыми жабьими очами-фарами, юрко сновали возле подножия, оставляя дробный мелкий след, подобно стайке спугнутых клопов.

«Вавилон-XX!» – гласила подпись. Именно так, с восклицательным знаком.

– Зато свобода, – не без яда прокомментировали за левым ухом. По-немецки, на вполне приличном «хохе».

– Не то слово! – согласился Лонжа, прежде чем оглянуться.

…Ладонь скользнула по ткани пиджака. Пистолет, «Spatz»-«воробушек», подарок Агнешки, в правом кармане, маленький, в ладонь спрятать можно.

Обернулся – и моргнул недоуменно. Даже улыбнуться забыл.

– Не узнали? – удивился знакомый голос. – Весь пароль я, признаться, не запомнил, но вначале там про зеленый листок, потом, кажется, три кольца…

– Четыре, – поправил Лонжа, вынимая руку из кармана. – Узнал. А борода вам идет.

Не только борода. Вместо черной эсэсовский формы – светлый костюм, рубашка с яркими попугаями, узкий оранжевый галстук, в придачу же широкополая шляпа с примятыми полями. Для подобной выставки в самый раз, почти экспонат.