Лопе де Вега

Увы, в данном случае мы не располагаем неким подобием дневника, который вел Эроар, врач юного будущего короля Людовика XIII; этот документ, составленный примерно в то же самое время, уникален, ему нет равных в анналах истории, ибо врач этот был едва ли не помешан на клинических наблюдениях и потому тщательнейшим образом записывал все, что касалось его подопечного: его поступки и смену настроений, его приступы гнева и даже его детские словечки. Мы также не располагаем и частной перепиской, вроде тех писем, что недавно были обнаружены в еще не исследованных фондах архивов «Симанкас», где хранятся документы знаменитых общественных деятелей и светил науки и искусства, писем, которые могли бы пролить свет на положение детей в Испании того времени, как это могут сделать личные письма короля Филиппа II, в которых сей любящий и внимательный к своим дочерям отец описывал этапы их развития столь подробно и откровенно, что даже сегодня изумляет исследователей. Но Лопе не был сыном короля, а если бы и был, то и тогда, вполне возможно, мы не нашли бы письменных источников, способных удовлетворить наше любопытство, потому что в те времена детский лепет не воспринимался как некие многообещающие предзнаменования, способные рассказать о том, какими талантами сие дитя будет одарено, когда достигнет взрослого возраста. Надо было дождаться XIX века, чтобы в великом человеке восхищаться «прекрасным ребенком, несравненным дитятей», коим он был в детстве, ведь до XIX века «территория» детства рассматривалась всего лишь как неопределенное состояние, которое почти никто и не думал исследовать. Так, даже у мыслителя, руководствовавшегося очень и очень передовыми идеями для своего времени, чрезвычайно озабоченного вопросами образования и воспитания, мы не найдем никакого интереса к ребенку. Разве не говорил Монтень об отцовской любви: «Что касается меня, то у меня, как ни странно, приглушен вкус к тем склонностям, что рождаются в нас по естественному зову природы. Я не могу испытать ту страсть, что заставляет обнимать и целовать детей, не ощущаю ни душевных порывов, ни телесных позывов, которые эти поцелуи и объятия могли бы удовлетворить». Затем добавляет: «В столь нежном возрасте их склонности и привязанности столь неопределенны и неустойчивы, обещания столь смутны и ненадежны, а вернее, обманчивы, что нельзя на них строить какое-либо серьезное суждение о их истинных характерах и способностях». Однако все же XVI век — это не эпоха Античности, о жестоких, можно даже сказать варварских обычаях коей поведал нам Юлий Цезарь, ведь по его рассказам выходило, что дети не смели показываться отцу на глаза и не имели права находиться при нем и бывать с ним в общественных местах до тех пор, пока не начинали носить оружие. Что занимало родителей в эпоху Монтеня, а соответственно, и отца Лопе, так это вопрос об обучении детей, ибо обучение ребенка, по выражению того же Монтеня, — важная и трудная задача, тяжкий труд, необходимый, но требовавший отваги, и тогда считали, что обучение может быть только результатом деяний «сильной и возвышенной души, способной быть снисходительной к ребяческим выходкам ребенка, чтобы руководить им».

Разнообразные стороны этого первого этапа жизни Лопе скрыты во мраке, и у нас нет никакой надежды на то, что сей мрак когда-нибудь рассеется. Мы располагаем о его детстве и о годах его учебы только разрозненными сведениями, крайне беспорядочными, а также довольно ненадежными и отрывочными свидетельствами, сообщающими об отдельных фактах, хронологический порядок которых трудно установить, но мы полагаем, что связаны они с местами и людьми, достойными упоминания; мы будем все же стараться выстраивать эти сведения в некую цепь, следуя исторической логике. Среди основных источников информации мы прежде всего рассчитываем на очень точные и четкие разъяснения, которые можно почерпнуть в произведениях самого Лопе, где он нам представляет свое видение событий и явлений прошлого, восприятие коих дано от лица взрослого человека, но явно содержит следы пережитых когда-то чувств. Быть может, с нашей стороны и весьма опрометчиво совершать попытку восстановить точную картину некоего периода жизни по этому видению событий прошлого, вероятно, уже смягченному временем и претерпевшему изменения в результате не поддающейся осмыслению, неконтролируемой работы памяти, но, с другой стороны, не следует систематически подвергать сомнению откровенные признания, продиктованные к тому же осознанной необходимостью художественного творчества и искусства.