С чем мне повезло, так как это с внешностью и тем, что местная Монголия очень сильно походила укладом на степные провинции моей империи. Такое же увлечение животноводством и лошадьми, те же пастбища, кочевая жизнь, многотысячные стада, походные жилища из шкур и катаной шерсти. И многое другое. Ещё он попросил меня сказать что-то на монгольском, мол, хочу услышать, как будет звучать вот эта шутка на твоём языке. Отказываться я не стал и выдал ему несколько фраз на своём родном наречии. Зря, наверное, лингвисты в его службе могут потом найти монгола, который повторит эту же фразу перед Желтиковым и он услышит разницу. Но отказ мог вызвать ненужные подозрения у лейтенанта.
Когда мне надоело его внимание, я использовал ментальную магию, чтобы умерить пыл собеседника. Была мысль заставить его забыть кое-что, о чём я проговорился пару раз, но потом махнул рукой. Может, эти странности заставят его командиров быстрее выйти со мной на связь. Всё-таки, в глубоком тылу врага поддержка целого государства мне не помешает. А чтобы не потеряли ко мне интерес, стану выдавать информацию про себя по частям. Так и союзников (надеюсь, что союзников) прикормлю, и заодно получу время для собственного усиления.
Когда проснулся раненый (бывший раненый), то внимание моего собеседника переключилось на него. Сначала разговор с ним вели все бойцы, свободные от дежурства. Парня закидали кучей вопросов, тормошили, щупали, хлопали по плечам и спине. А тот неуверенно улыбался и с удивлением рассматривал себя, отвечая на вопросы, часто невпопад. Когда такой цирк надоел Желтикову, он увёл парня в лес подальше от лагеря, где общался с ним полтора часа.
Остаток дня я провёл в лагере красноармейцев, наградив каждого средним исцелением. Энергии от немца мне досталось немало, и я решил её потратить с пользой, чтобы она зря не рассеялась за то время, пока буду возвращаться к Источнику. Используя чары, я заметил кое-что интересное: на всех мои заклинания действовали по-разному, чуть-чуть, но воздействие отличалось. У одних вырос зуб-другой из тех, что они потеряли ранее. У других исчезли шрамы, пара больных зубов выпала, и показались кончики молодых, здоровых. У кого-то резко улучшилось настроение вместе с общим оздоровлением организма. У третьих не произошло вообще никаких изменений, даже мелкие шрамики остались, особенно на пальцах, но аура засветилась яркими цветами, среди которых появилось больше тех, что сообщали о хорошем душевном здоровье. В общем, было о чём задуматься. Эх, мне бы справочников и учебников из академической библиотеки побольше, чтобы провести исследование. Вот только о таком я могу лишь мечтать.
Ночь провёл на охапке лапника рядом с телегой, накрывшись армейским плащом, который здесь все называют плащ-палаткой. Рядом на таких же лежаках устроились Прохор и Мария, отказавшись переночевать в лагере диверсантов. Место ночлега я закрыл при помощи одноразовых амулетов, из-за чего пришлось четырежды просыпаться, чтобы заменить выдохшиеся на свежие. Новым знакомым я доверял, почти. Но решил перестраховаться, чтобы потом не кусать локти от досады на собственную доверчивость.
Рано утром у меня состоялся разговор с Желтиковым по итогам которого договорились, что он и трое его подчинённых возьмутся сопровождать меня, старика и девушку с пленником до вечера. В сумерках они с нами расстанутся и пойдут назад. Скорее всего, таким нехитрым способом лейтенант хотел узнать район, где я устроил свой лагерь. Или нет, а я просто продолжаю потакать своей подозрительности.
Не успели мы собраться в дорогу, как вдруг испортилась погода. Небо быстро затянуло тучами, ветер усилился, стало заметнее прохладно.
— Дождь будет, — уверенно сказал Прохор. — И до вечера затянется, это как пить дать. Поедем? — и посмотрел на меня.
— Поедем. Нам же проще будет прятаться в непогоду. Надеюсь, что немцы в дождь особо разгуливать по лесам не станут.
— Хм, резонно, — хмыкнул он.
— Я вам плащ-палатки дам, — предложил Желтиков. — А мы себе немецких потом найдём. Их тут по дорогам много бегает, хе-хе.
На том и порешали.
Успели выйти ещё до дождя и прошли уже немало, когда по листве ударили первые капли.
— Давно его не было, — заметил Прохор. — Нынче лето засушливое выдалось. Вот только сейчас-то он не нужен, тут поля убирать надо… а-а, да какие теперь поля, всё ж немцу достанется, — он в сердцах махнул рукой и сплюнул под ноги.
— Да прогоним мы их, Прохор, — заверил его Желтиков. — Да, ребята?
— А то ж!
— Конечно!
Преувеличено бодро отозвались двое из его подчинённых.
— Пора бы уже начать прогонять, — старик не поддержал их настроение. — Уже Минск под германцем. В сёлах они себя ведут, как у себя дома, грабят, баб с девками насильничают. Убивают почём зря. Фронт отполз так далече, что и не слыхать его уже. Люди гибнут. Дети гибнут! — последнюю фразу он почти выкрикнул, обернувшись к Желтикову. — Когда это закончится?
— Закончится, я тебе обещаю, — уже не так бодро, но всё с той же уверенностью ответил ему лейтенант.
— Обещает он, — опять сплюнул Прохор и на этом закончил разговор.