Радость охватила Миссолонги, когда с Занта принесли весть о том, что 30 декабря Байрон отплыл на материк. Стэнхоуп написал Бауэрингу: «Все ожидают приезда лорда Байрона, словно пришествия Мессии». Жители знали, что «мессия» везет с собой много денег. Солдаты, особенно сулиоты, получавшие жалованье с опозданием в несколько месяцев, и матросы угрожали мятежом. Даже обещание Байрона не могло удержать их днем 30 декабря, когда из залива вышло несколько турецких судов. Греческие корабли, стоявшие на якоре в Миссолонги, немедленно снялись с якоря и обратились в бегство, отдав туркам порт.
Мечтая на палубе и не зная, что турки в море, Байрон оказался в гуще событий, даже не подозревая об этом, когда в два часа утра 31 декабря перед мистико неожиданно возник большой корабль. Сначала Байрон принял его за греческое судно, но капитан мистико узнал турецкий корабль. Охваченная ужасом команда замерла на борту, и даже собаки, по воспоминаниям Флетчера, «хотя беспрерывно лаяли всю ночь, ни разу не тявкнули, пока турецкий фрегат был поблизости». Капитан резко повернул руль и изменил курс. К трем часам ветер посвежел, и быстроходный мистико оставил далеко позади в тумане турецкий корабль и до самого рассвета держался у берега. На рассвете путешественники увидели два больших корабля: один из них вдалеке явно преследовал грузовое судно, а другой находился между мистико и портом Миссолонги. Мистико зашел в пролив между скалами Скрофес, и Байрон отправил Лукаса и еще одного матроса с посланием к Стэнхоупу. Он писал: «Мне здесь не по себе: я не столько боюсь за себя, сколько за греческого мальчика, ведь вы знаете, какова будет его судьба, и я скорее убью себя и его, чем позволю этим варварам взять его».
Когда турецкий корабль приблизился, мистико стремительно вышел из пролива и поплыл по мелководью вдоль побережья к северу, найдя безопасную гавань в Драгоместри (современный Астакос. –
Маврокордатос желал спасти Байрона и его ценный груз. Он отправил три корабля обыскать побережье. Очевидно, канонерские лодки обнаружили Байрона в Драгоместри 2 января, но из-за ветра и неподходящей погоды они отправились в Миссолонги только 3-го. В проливе Скрофес лодку дважды выбрасывало на скалы. С Байроном были Тита, Флетчер, доктор Бруно и Лукас, вернувшийся из Миссолонги на одном из кораблей. Турки повернули в Патры, но по-прежнему дул встречный ветер, и мистико до утра простоял на якоре возле одного из островов.
Тем временем Пьетро Гамба испытал приключение. Судно преследовали, и оно было захвачено турецким кораблем, а капитана подняли на борт для допроса. Гамба подумал о своем подозрительном грузе: слуги, лошади, ружья, деньги, печатный станок, пушки и шлемы с гербом Байрона. Но опасней всего были его собственный дневник и переписка Байрона с греческими вождями. Турецкая лодка направилась к Гамбе, но прежде, чем он осознал, что она движется совсем в другом направлении, он бросил за борт связку писем Байрона, утяжеленных пятьюдесятью фунтами дроби. К счастью, когда капитан турецкого корабля приказал обезглавить капитана лодки и потопить его судно, он узнал в нем человека, спасшего его, когда он потерпел кораблекрушение в Черном море. Турок обнял капитана и повел в свою каюту. Когда корабль пришел в Патры, турецкий капитан позвал Гамбу на борт и с охотой принял от него в качестве подарков телескоп и бутылки рома и портвейна. Он представил его Юссуф-паше, командиру крепости. После долгого восточного обмена любезностями лодка была освобождена и 4 января продолжила путь в Миссолонги. Гамба был удивлен, узнав, что Байрон еще не появился.
Той ночью мистико также причалил в порту. На следующее утро Байрон надел красную военную форму и в одиннадцать часов встретился с ликующими жителями города. Каждый корабль греческой эскадры, вернувшийся в гавань после ухода турок, приветствовал его салютом. Растроганный Гамба встретил Байрона на пристани: «Я не мог сдержать слез…»
Маврокордатос, полковник Стэнхоуп и шеренга иностранных и греческих офицеров встретили Байрона у дверей приготовленного для него дома. Это была его первая встреча с князем Александром Маврокордатосом, приземистым, незаметным человечком, чьи темные добродушные глаза, поблескивающие сквозь маленькие круглые стекла очков, делали его больше похожим на ученого, нежели на военного, каковым он себя считал. Доктор Миллинген описал его как «умного, честолюбивого, проницательного человека. Его большие южные глаза, полные задора и огня, выдавали в нем доброго человека».