Лорд Галифакс: святой Лис

На момент приезда Галифакса в Вашингтон все соглашения по ленд-лизу586 были практически выработаны и теперь находились в Конгрессе на слушаниях. Поэтому новый посол сразу расценил свои возможности как незначительные: «Президент делает всё, чтобы быть полезным каждый раз, когда я вижу его. Но каждый день, что я здесь, заставляет меня все больше понимать, как ужасно бессвязна целая машина его правительства. <…> Результат, я подозреваю, состоит в том, что такие люди, как Гопкинс, пытаются сделать слишком многое, а у нас нет возможности развивать наши действия, и многое из того, что мы пытаемся сделать с внешней стороны, походит на разбрасывание комьев ваты»587.

Однако простые американцы видели в лорде Галифаксе человека, который приехал, чтобы втянуть их страну в новую войну. Завоевать доверие у американской нации послу довелось совсем не сразу. Он огрызался журналистам, которые смели спрашивать его о том, почему Британия не ведет наступательные бои на Западе: «Это побудило меня ответить, что многие люди в Англии задаются вопросом, каким земным правом случилось так, что американцы подвергают нас критике, когда наш народ может быть убит в любую ночь под бомбами и когда мы боремся на трех фронтах, в то время как они не борются вообще?»588 Не понимая, как это может быть расценено, перед слушаниями закона о ленд-лизе в марте 1941 г. он говорил с несколькими конгрессменами, что позволило прессе начать новый шквал нападок, обвиняя британского посла в подкупе изоляционистов.

Нервировал американцев и быт лорда Галифакса. На первую свою лисью охоту в Вирджинии Галифакс приехал одетым в какие– то «лохмотья»: «Штаны цвета хаки, серый свитер, коричневый твидовый пиджак и белый, но немного грязный плащ»589. Американцы не понимали, насмехается он над ними или нет, ведь лисья охота в их сознании была привилегированным досугом аристократии в роскошных костюмах и пр. Галифакс же просто наслаждался любимым процессом: «Гончие пронеслись далеко, и у нас был очень хороший старт 30 минут. Великая и забавная, очень светлая страна, чтобы ездить верхом. Холмистая местность, никаких препятствий для прыжков, кроме трех поваленных деревьев, не слишком высоких, чтобы вызвать тревогу, и реальный галоп. В конечном счете лиса привела нас к крутым холмам и лесу, где она, очевидно, и затерялась, и я поскакал домой»590. Этот первый выезд породил волну нападок в прессе: почему британской посол в то время, как его соотечественники голодали под бомбами, находит время для подобных развлечений? Галифакс вновь был разъярен и задавался вопросом: почему американскому президенту можно ловить форель в заливе, а ему нельзя охотиться на лис?

Всё те же журналисты в очередной раз стали причиной его переживаний: они устраивали послу фотосессию и интервью, и во время съемок один фотограф вдруг взял его левую руку и стал ее «устраивать» для бóльшей фотогеничности. Лицо лорда Галифакса оставалось безразличным, но секретарь посольства Чарльз Пик понимал, насколько глубоко это ранило посла. На пресс-конференции после он был необычайно любезен, но «инцидент с рукой затронул его изнутри, и он все еще был сжат как нерв»591. В другой раз журналисты стали свидетелем, как на бейсбольном матче он выбросил хот-дог – любимую уличную еду США, что мгновенно послужило поводом для обвинения посла в неуважении к великой американской нации.

Его чопорность отталкивала демократичных и фамильярных американцев. Галифакс привык к поклонению туземцев, но уж совсем не к тому, что каждый может дружески его похлопать по плечу или назвать «Эдом», как поступал Гарри Гопкинс, неизменно нервируя посла. В гневе он говорил своему секретарю: «Вот моя невестка Рут, она всегда обращается ко мне “лорд Галифакс”. И я не называю ее “куколкой” или еще как-то так, я должен часто говорить с нею для ее же собственной пользы, и было бы очень неудобно, если бы ей было позволено назвать меня Эдвардом»592.

Равно как Галифакс тяготился фамильярностью в свой адрес, тяготила его и фамильярность, которую навязывали ему. Так, генерал Эдвин «Па» Уотсон – ближайший помощник и секретарь президента Рузвельта – привык и требовал, чтобы его все называли исключительно «Па». Лорду Галифаксу, который отказывался относительно родного и давно знакомого ему Бивербрука называть просто «Максом», это было крайне проблематично. Однажды он вынужден был сам звонить в администрацию и произнести чудовищную для него фразу: «Это Вы, П-п-па?» К послу вернулось даже заикание, которое не беспокоило его с начального курса Оксфорда. С другой стороны, Галифаксу очень импонировала высокая моральность суждений американцев, поэтому он мирился с таким отношением, особенно когда один из его американских друзей пожертвовал полмиллиона долларов Кентерберийскому собору: «Они готовы быть идеалистами и, возможно, менее склонны быть циниками, чем мы»593.