Лорд и егерь

«Вы думаете только о самом себе!» — занервничал лорд. «Чтобы заняться вашим освобождением, мне в первую очередь нужно было самому выбраться из лап садистов-отравителей при московском диспансере по прививкам». И лорд напомнил Карваланову, что для этого ему нужно было отыскать того самого бродячего пса, что укусил его за ногу в Бескудникове. Таким образом, все оставшиеся десять дней пребывания лорда в колыбели пролетарской революции были потрачены на поиски шелудивой собаки. С утра до ночи, ежедневно, он был обречен лазать по помойкам, рыскать в подворотнях и увязать в снегу на морозе среди крупноблочных корпусов московских пригородов. «Но чем дальше и мучительней становились эти поиски», — говорил лорд, — «тем решительнее отождествлялся я с его судьбой, судьбой бродячего дога. Как и я, он бродил на жестоком морозе, без крова над головой, беспризорный, брошенный своим хозяином на произвол судьбы, настоящий сирота, забытое богом существо, воющее во мгле на непонятном человеку языке». К редким в этих местах прохожим лорд обращался на ломаном русском, с невразумительной фразой, составленной с грехом пополам из отдельных слов англо-русского разговорника, нечто про дога, который «имеет острый зуб, кусает». Наконец, уже совсем отчаявшись, он набрел в одном из бесчисленных заиндевевших дворов на какую-то бабку; бабка была замотана в телогрейки и платки так, что глаз не увидать, и разбрасывала из ведра своре собак какие-то помои с картофельными очистками: голодные псы выхватывали у нее эту дрянь прямо из рук. Вид у нее был не менее нелепый, чем у лорда: видимо, поэтому она и стала с ним разговаривать. Одновременно она переругивалась со сворой мальчишек, кидавшихся в нее снежками. Кидались и кричали: «Сучий потрох», — аккуратно воспроизвел бессмысленное для него ругательство лорд.

«Так это была тетя Маня — Сучий Потрох. Наша дворничиха», — всполошился ностальгически Карваланов. «Она чуть что, всегда на меня в милицию доносила».

«Странно», — задумался лорд. «Ведь подобные доносы и приводят к тому, что собаки остаются без хозяев. А эта женщина, „Сучий Потрох“, произвела на меня впечатление единственного, пожалуй, человека во всей Москве, кто реально заботился о собаках, брошенных на произвол судьбы и обреченных на бродяжничество в связи с арестом их владельцев. Поистине загадочна русская душа!»

«Откуда вам известно, что хозяева собак, из той своры во дворе, под арестом?» — игнорировал Карваланов рассуждения о загадочности русской души.

«Не все хозяева и не всех собак», — оговорился лорд. Но стоило ему спросить у дворничихи про дога с острым зубом, «который кусает», она тут же сказала: как не знать! если люди друг с другом грызутся, как тут собаке на людей не бросаться? И она указала лорду на самого жуткого пса из всей компании. С подпалиной под правым глазом. У нее не было никаких сомнений, что это тот самый дог. «Следует по стопам своего хозяина», — сказала она. «Его хозяин в тюрьме, и этот закончит свои дни тем же. Если и дальше будет на людей бросаться, арестуют и пошлют к хозяину во Владимир», — сказала она.

«Во Владимир?» — насторожился Карваланов. «И как его фамилия?»

«Я не разобрал его истинной клички. Надеюсь, вы откроете мне этот секрет. Я решил дать ему имя Вова».

«Меня не интересуют подпольные клички. Я его фамилию спрашиваю», — повторил Карваланов.

«Мы привыкли в Англии называть собак по кличкам. Без фамилий. Я не знал, что в Советском Союзе у каждого дога — фамилия».

«И даже паспорт», — начинал злиться Карваланов. «Но сейчас я спрашиваю вас фамилию не дога, а его владельца. Хозяина. Понимаете? Который во Владимире!»

«Во Владимире?» — опешил лорд. «Но он уже не во Владимире. Он — в Англии. Неужели вам непонятно? Хозяин Вовы — в Англии! Я дал этому догу кличку „Вова“ как уменьшительное от Владимира, где находился его хозяин. То есть — вы!»

Торжественно поднявшись из-за стола, лорд прошествовал к собачьей парламентской оппозиции, сгрудившейся в углу комнаты. Собаки привстали, завиляли хвостами, стали радостно повизгивать, явно надеясь если не на подачку, то на прогулку. Карваланов сидел как будто пришибленный. Он не шелохнулся, когда лорд подвел к нему дегенеративный экземпляр собачьей породы с неизгладимыми признаками российской дворняжки. С кривыми ногами, с куцым хвостиком, порванным ухом и, действительно, мрачноватым, как синяк под глазом, пятном шерсти во всю правую сторону морды.

«Познакомьтесь», — тащил собаку на колени Карваланову бзикнутый лорд: «Английский гражданин советского происхождения. Из бродячих. Не узнаете?»