Лорд и егерь

«Роль арестованного хозяина уступаю вам», — съязвил Карваланов, дернувшись от прикосновения лорда, как от электрического шока. «Вы с этой псиной, я вижу, друг к другу крайне привязаны — без ошейника и цепочек с наручниками. Эта собака, кстати, не дог, а сука. Ее настоящее имя — Каштанка».

«А разве Вова — не женское имя? Как все русские имена: Masha, Vera, Vova? Я полагаю, в вопросе гражданских прав вы не дискриминируете женский род. Я считаю, что каждая собака вне зависимости от пола и национального происхождения имеет право на индивидуального хозяина. Людей бросают в тюрьмы, а в результате несчетное количество домашних животных становятся бродячими, их хозяева за решеткой, их лишают гражданских прав и средств к существованию!»

«Кого лишают?»

«Собак! Человечество тешит себя борьбой за власть, фазаньей охотой, а расплачивается за это кто? — собаки! Левые круги наивно полагают, что Октябрьская революция принесла освобождение. История вашего тюремного заключения учит нас совершенно противоположному: сотни, тысячи политических диссидентов арестовываются без всякого предупреждения, оставляя на произвол судьбы своих четвероногих товарищей. Они гибнут у нас на глазах, голодные и беспризорные, а мы молчим. Такие люди, как мои опекуны, сознательно замалчивают творящиеся в Советском Союзе ужасы. А положение собак в исправительно-трудовых лагерях вообще никому не известно. Вы мне сегодня открыли глаза: не подозревал, что собак держат на цепи, за колючей проволокой, натравливают друг на друга и на своих собратьев из кошачьего племени. Вы непременно, Карваланов, должны разоблачить публично это садистское отношение к лагерным собакам на заседании RSPCD. Я с нетерпением жду вашей завтрашней лекции».

«На заседании RSPCD! Royal Society? Про собак?!»

«RSPCD, да, общество удостоилось королевской хартии».

«На заседании RSPCD, Royal Society — Королевского Общества по Предотвращению Жестокого Обращения с Диссидентами — вы мне предлагаете излагать про лагерных собак? Вы что — издеваетесь?» — истерично хохотнул Карваланов.

«Тут какое-то недоразумение», — заерзал на стуле лорд. «Вы, видимо, неправильно информированы. RSPCD — конечно же Королевское Общество по первым буквам, но последнее D в этой аббревиатуре от слова „дог“: Королевское Общество по Предотвращению Жестокого Обращения с Догами. С догами, понимаете? а не с диссидентами! Говорю как старинный и заслуженный член этого общества, напрасно вы хмуритесь. Общество насчитывает в своих рядах немало достойных людей, и все — противники фазаньей охоты. Не спешите с презрительными выводами. Это я привлек их внимание к вашей судьбе и судьбе ваших соратников по лагерям и тюрьмам. Русские диссиденты получали письма и всяческую поддержку этой организации, потому что многие из вашей братии оставили на воле собак, превратившихся, волей трагических обстоятельств, в бродячих диссидентов».

Карваланов выслушивал все это с каменным лицом. Самым поразительным было то, что он продолжал сидеть и все это выслушивать — с каменным или с каким-то еще лицом: лицом каменного гостя? Услышь он подобную абсурдную белиберду и чушь собачью у себя дома, в Москве, он давно бы накричал, нахамил, набил бы морду и хлопнул дверью. Но иностранный язык гипнотизировал. Статус иностранца, чужака, пришельца обязывал к преувеличенной вежливости, к заготовленному выражению взаимопонимания в глазах. Наивная хитрость пришельца — в его готовности принять то, что и понимать не требовалось. В сочетании с неспособностью уловить самое важное: где кончается туземная ирония и издевка, а где начинается угроза или, наоборот, крик о помощи. И так будет до конца жизни, потому что возвращения не предвидится. Чужеземец все обязан сводить к шутке и всякую ситуацию трактовать иронично — на всякий случай: а вдруг недопонял нюансов в скороговорке туземцев. Ничего нельзя воспринимать всерьез — даже когда тебя ловят на удочку, ведут на поводу, заманивают в силки местные егеря.

Карваланов наконец-то признался самому себе, что с упорством принимает собеседника за психопата и эксцентрика только потому, что эта гипотеза не разрушает его лирическо-буколических настроений о пребывании в английской ссылке, не угрожает в целом комфорту изгнания. Было бы крайне неприятно, например, узнать, что его в действительности разыгрывают — это было бы унизительно, гораздо страшнее была другая альтернатива: а вдруг его сюда заманили — сами понимаете кто — и издеваются над ним, перед тем как расправиться с ним окончательно. Во всем, что бы ни лепетал трекнутый лорд, была система. Что, если все это было подстроено с самого начала: от телеграммы до столкновения с егерем на поляне? И сумасшедший тут — не подставной лорд; это он, Карваланов, скоро будет доведен до бзика, спровоцирован — чтобы затем запрятать его в психбольницу, дискредитировать всю борьбу против применения психиатрии в политических целях? Именно в этих целях психиатрия и применяется сейчас у него на глазах.