Лорд и егерь

«Покорнейше прошу простить — не узнал. Такие пертурбации, не узнал с первого взгляда», — начал он скороговоркой семейного доктора. «Ваш русский акцент, однако, и эти жесты, вы — Карваланов, не правда ли? Разрешите представиться. Генони. Доктор Генони». Карваланов пытался было шагнуть к выходу, на главную аллею, но его преследователь буквально преградил ему дорогу: «Помилуйте, Карваланов, лорд Эдвард мне этого не простит: оставить вас здесь на ночь глядя, и дождь, глядите, накрапывает», — и доктор выставил руку, пошевелив пальцами в воздухе: то ли проверяя — капает ли с неба, то ли пытаясь прощупать намерения Карваланова. «Не обессудье: лорд Эдвард в отъезде, он узнал о вашем неожиданном освобождении случайно из газет. Он возвращается из своего турне по странам Третьего мира через месяц. Крайне взволнован предстоящей встречей с вами. Вы, надеюсь, получили его телеграмму? Мы совершенно не ждали вас сегодня», — чуть ли не заискивающе, по-собачьи, склонил свою тяжелую челюсть на бок этот доктор-дворецкий.

Про какую предстоящую встречу он долдонит? Неужели Карваланов перепутал день? И город? И век? Пока семейный администратор продолжал скороговорку любезностей, Карваланов незаметно шарил по карманам в поисках смятой телеграммы. Выбросил, наверное, вместе с железнодорожным билетиком, теперь не проверишь, за все придется снова платить, за все в жизни приходится платить дважды, и тому подобный символизм. Символизм начинается вместе с путаницей в быту. Бытовая путаница начинается, когда кончается образ жизни. Образ жизни кончается там, где начинается эмиграция. «По каким, интересно, датам ваш подопечный — в здравом уме? И какую дозу инсулина вы, интересно, приравниваете к турне по странам Третьего мира?» — вымещал Карваланов ехидной язвительностью собственное замешательство.

«Инсулин? Вы насчет Эдмунда?» Доктор скептически пожал плечами: «Инсулин, боюсь, тут уже не поможет…»

«Он разве тоже на инсулине? Он меня чуть не убил сегодня на поляне: я распугал его фазанов во время кормежки», — мрачно усмехнулся Карваланов, вспомнив разъяренную сафьяновую физиономию егерского сынка.

«Несчастный молодой человек!» — кивнул подтверждающе доктор. Но имел он в виду явно не того, кого имел в виду Карваланов. «Mixed Identity. Классический случай — в тяжелейшей форме. Вымещение собственной личности другой — подстановка себя на место жертвы: когда чувство вины заставляет память полностью отречься от собственного прошлого. Не шутка ли: ребенком из-за трагической случайности пристрелить собственного отца-егеря на охоте. Кстати, насчет выстрела. Наш пациент явно что-то путает. Егерь никогда не вступит во время охоты на территорию, где его может задеть шальная нуля. Если только его не вынудило к этому нечто из ряда вон выходящее. Там все было гораздо проще, чем излагает наш подопечный, или гораздо сложнее. Но выстрел так или иначе был аристократическим — из ружья отца Эдварда. Отсюда ненависть к фазанам — скрытая форма ненависти к аристократии. Смерть отца Эдварда на фронте — своего рода месть и одновременно освобождение — послужила толчком к умопомрачению. Конечно, к этому была предрасположенность. Наследственный алкоголизм. Все это так. Но я, знаете, психиатр старой школы. Я никогда не был сторонником эгалитарности. Я предупреждал семью лорда, что они калечат мальчика: пытались, видите ли, воспитывать Эдмунда с Эдвардом на равных, чуть ли не как братьев. Этот аристократический род в каждом третьем поколении отличается крайней формой, мягко говоря, эксцентризма. Сами видите, к чему это привело. Эти бесконечные путешествия за границу, в страны с экзотическими обычаями. Молодой лорд Эдвард повсюду таскал Эдмунда за собой, взял даже в злосчастное путешествие по Советскому Союзу. Эти идеи борьбы за права человека, все это расшатывает психику, уверяю вас. В Москве Эдмунд совсем отбился от рук: напивался до потери сознания, бродил в подозрительных районах, в пригородах, где-то там его искусала бродячая собака, крайне путаная история. Пришлось делать инъекции — знаете, прививка от бешенства. А он себе что-то навоображал. Вы сами, впрочем, уже достаточно наслушались от него самого: он, конечно же, не мог не заманить к себе во флигель знаменитого Карваланова, пока лорд Эдвард в отлучке. Да я и сам, признаюсь, был бы не прочь побеседовать с вами о том о сем. Меня, скажем, крайне интересует феномен скотоложства у шизофреников дворянского происхождения — не встречались ли вы с подобными случаями в советских тюрьмах? Может быть, заглянем ко мне в клинику? У меня в кабинете припрятана бутылочка превосходнейшего ирландского виски, „Джеймсон“, а?» — и доктор, подхватив Карваланова под руку, шагнул к освещенному порталу особняка.

«Вы хотите сказать — это психбольница?» — проронил Карваланов, замерев перед стенами здания, еще недавно казавшегося ему родовым гнездом, старинным замком аристократа.