Лорд и королева

Он прижал мальчика к груди. Ради этого ребенка он был почти готов признать Дуглас своей женой. Он бы с гордостью взял Роберта-младшего за руку и представил его обществу. «Вот мой сын!» Какой бы переполох вызвали его слова!

Но нет. Королева никогда бы его не простила, к тому же ему начала надоедать мать мальчика. Ее смиренная угодливость и скрытая истеричность вызвали в его памяти образ Эми. И почему только этим женщинам не удается так легко разлюбить, как это удавалось ему самому?

Летиция принадлежала к другому типу женщин, и у Летиции тоже был чудесный сын. Она назвала его Робертом. Может, в память о Роберте Дадли? Ее сын, которому уже исполнилось восемь лет, был необычайно красив. Почему бы Летиции не подарить сыновей и ему?

Он вспомнил, как они встретились в коридоре. И он, и Летиция были научены горьким опытом, она могла дать ему больше, чем он надеялся получить за всю свою жизнь, и что, по вине королевы, было ему недоступно: удовольствие, дети и семейная жизнь.

У Летиции имелся муж. Роберт пожал плечами. Потом посмотрел на Дуглас, которая пристально его рассматривала, и ему почудилось, что он слышит, как в этой комнате смеется Эми Робсарт.

Он сердито заявил:

— Будь осторожна! Ты была в высшей степени неблагоразумна. Если королева хоть что-то проведает, то это будет не только моим концом, но и твоим.

Она упала на колени и закрыла лицо руками.

— Ах, Роберт, я буду осторожна. Я тебе обещаю, она не узнает.

— Тебе не следовало ни в коем случае сюда приходить, — упрекнул он.

Видя страдания матери, мальчик расплакался, и тогда, взяв его на руки, чтобы успокоить, Роберт подумал: «Если бы твоей матерью была другая женщина — не та, от которой я смертельно устал, — если бы ею была Летиция, мне кажется, я бы на ней женился ради тебя».

На следующее утро, а это было воскресенье, все общество направилось в церковь, позже днем состоялся банкет, который затмил своим великолепием имевший место накануне. Играла музыка, и снова были танцы, а как только стемнело, небо осветилось еще более яркими и великолепными фейерверками, и, как вчера, стреляли пушки.

В течение этого дня три женщины непрерывно думали о хозяине замка, каждая из которых была по-своему в него влюблена.

Одна из них, Дуглас, трепетная и все понимающая, догадывалась, что ее больше не любят и что, если бы не ребенок, то Роберт, наверное, желал бы забыть то, что было между ними. Ей казалось, что дух Эми Робсарт бродит по замку Кенилуорт, предупреждая ее и вселяя дурные предчувствия.

Королева размышляла о графе Лестере с нежностью, как о самом любимом из всех мужчин в ее жизни. Даже Томас Сеймур не вызывал в ней таких чувств, как Роберт. Она сомневалась, чтобы Томас, если бы он был жив, так долго вызывал бы в ней такие нежные чувства. Сейчас она любила Роберта за все его слабости, так же, как раньше любила за его силу. В славные дни их юности, когда он был героем рыцарских арен, она любила его как самого совершенного и добродетельного человека. Теперь она знала, что он и не самый совершенный, и не самый добродетельный, и все же любила его.

И все мысли Летиции были только о графе. Она хотела, чтобы Роберт стал ее любовником, но она, безусловно, не Дуглас, чтобы ее могли взять, а потом растоптать. Если Роберт станет ее любовником, она должна стать графиней Лестер. Она грустила и все же улыбалась, потому что была из тех женщин, которые если чего-нибудь страстно пожелают, то в один прекрасный день видят, как оно падает им прямо в руки.

Стояли знойные, душные дни. Королева обычно пребывала в замке до пяти часов вечера, когда она могла поскакать на охоту в близлежащие угодья с огромной свитой придворных. И всякий раз по ее возвращении с охоты в кенилуортском парке ее ждали «живые картины», и каждый день представление оказывалось все более грандиозным и великолепным, чем предыдущее.

Но, по прошествии времени, удовольствие, которое она испытала в первый день, стало менее сильным. Возможно, она устала от речей, прославляющих ее добродетели. Роберт казался весьма обеспокоенным, и у королевы возникло тревожное предчувствие, что причиной тому не только огромные усилия, которые он прилагал, чтобы развлечь ее, а и что-то другое. Уж очень он казался измученным и каким-то неестественным.

Когда их лошади оказались совсем рядом, Елизавета спросила:

— Вы плохо спите, милорд?

Он вздрогнул, и на его лице промелькнуло такое виноватое выражение, что ее страхи только усилились. Она заподозрила, что он связан с женщиной. Она знала характер Роберта. К его чести, он всегда внешне хранил ей верность, к тому же, в такое время он наверняка не мог осмелиться подумать о другой.

— Ты вздрагиваешь! — резко произнесла она. — Значит, это преступление — не спать?

— Я был бы в ответе, ваше величество, за то, что это вы не спите, пока находитесь под моим кровом.

— Речь идет не о моем отдыхе, а о твоем.

— Я боялся, что вашему величеству пришла на ум данная мысль, потому что вы сами плохо отдыхаете. Я умоляю вас сказать мне, если ваши покои вам не по душе. Мы их поменяем. Мы поменяем мебель в ваших покоях.