У Марианны задрожали ресницы. Разум начал борьбу с сердцем. Сердце надеялось, а разум осторожно напомнил, что она испробовала все, что могла, и теперь время целителя ушло, уступив место часу священника. Марианна запрокинула голову, чтобы проглотить слезы, и заставила себя сказать:
– Позови его.
Ответом ей было молчание. Она посмотрела на Вилла и увидела, что он смотрит на нее так, словно она произнесла приговор.
– Позвать отца Тука? Ты – ты! – просишь его позвать? Значит, все? И никакой надежды? – Вилл стиснул ладонями лицо Марианны и лихорадочно вглядывался в ее глаза. – Нет, Саксонка! Теперь все зависит только от тебя! Спаси его. Если он умрет, никто и никогда не будет любить тебя так, как любит он. Клэр сойдет с ума от горя – он для нее и брат, и Бог! Спаси его ради себя, ради нее, ради меня!
Он уговаривал ее так неистово, словно она нуждалась в уговорах. Она никогда не могла и подумать, что Вилл, сдержанный, немногословный и резкий в речах, способен на такие горячие чувства. Тронутая его нескрываемым страданием, она медленно провела рукой по щеке Вилла и слабо усмехнулась. Его уговоры походили на мольбу ребенка, который верил во всемогущество взрослых или волшебников.
– Я сделала все, что могла, все, на что я была способна, – тихо ответила Марианна и хотела высвободиться, но пронзительный, требовательный взгляд Вилла заставил ее замереть.
Он смотрел на нее так, что она поняла: его слова не были всплеском отчаяния или смятения. Вилл знал, о чем говорил, в отличие от нее.
– Я не знаю, что я могу сделать! – прошептала она, вглядываясь в неуступчивые глаза Вилла.
– Но ты должна знать! – сказал Вилл и, взяв ее за руки, настойчиво повторил: – Именно ты! Ведь ты – его Светлая Дева, и только ты можешь сейчас вырвать его у смерти. Не может быть, чтобы тебе не передали этого знания! Вспомни, что тебе рассказывали о том, как ты можешь спасти жизнь своего Воина, когда исчерпаны все другие средства! Проси Фрейю!
Марианна задумалась, воззвала к памяти, и там что смутно забрезжило. Мать говорила ей, но что? Марианна в отчаянии закрыла лицо ладонями: нет, она не помнила. Но она вспомнила, что ей говорил Робин: те, кто ушел в Заокраинные земли, могут прийти на зов. Могут, но в снах, а ведь она не спит, и времени не осталось! И тогда она вспомнила главное: Воины, ставшие воплощением Одина, и Хранительницы не зависят от снов или яви. Они приходят на зов всегда.
– Матушка! – закричала Марианна, как в детстве. – Мама, помоги мне!
Ее крик разлетелся по всему зданию, не миновав ни одного уголка. Услышав его, стрелки из трапезной бросились к комнате лорда Шервуда и, распахнув дверь, столпились на пороге, не смея переступить его. Они смотрели во все глаза, но не видели то, что видели Вилл и Марианна. Возле изголовья Робина возникло серебристое сияние, которое постепенно соткалось в очертания молодой женщины. Марианна увидела нежные черты, большие светлые глаза, как у нее самой, которые устремились к ней любящим взглядом. Невесомая ладонь матери провела по заплаканному лицу Марианны.
– Не плачь, моя девочка! – услышала она нежный голос. – Еще не поздно удержать твоего возлюбленного. Ты только вспомни, чему я тебя учила!
– Матушка, я сделала все, что было в моих силах! – вслух прошептала Марианна. – Но все оказалось напрасным!
– Моруэнн, дочь моя, разве я учила тебя лечению только лекарствами? – голос леди Рианнон стал строгим, но все равно полным любви и сожаления. – Впрочем, это моя вина, и не мне укорять тебя. Я слишком рано оставила тебя, но о том, что ты ищешь сейчас, я рассказывала тебе. Вспомни, дочь, о пути к Фрейе! Мне самой не довелось воспользоваться этим знанием, но тебе я его успела передать. Вспомни, Моруэнн! – настойчиво повторила леди Рианнон.
– Да, матушка! – улыбнулась Марианна: она вспомнила.
– Просьба к Фрейе очень опасна: она потребует от тебя дар взамен своей помощи. Этот дар может быть и велик, и тяжел! Ты готова?
– Да, – твердо и в полный голос ответила Марианна и выпрямилась, готовая принять все.
Глядя в мерцающие глаза матери, она уверенно положила ладонь на грудь Робина, почувствовала слабеющее биение его сердца и устремилась сознанием вглубь его разума. Ей показалось, что она бредет в кромешной тьме, которую едва рассеивал слабый свет. Вот она – крохотная искра жизни, его угасающее сознание! Марианна взяла ее в ладони, поднесла к лицу и согрела своим дыханием. Искорка отозвалась мерцанием и согрела ответным теплом. Марианна приложила ее к груди, к самому сердцу.
– Робин! – позвала она и почувствовала, как их сердца забились в такт, как ее силы перетекают в сердце Робина.
О как же мало у него оставалось сил! Голова Марианны началась кружиться от слабости – так мощно Робин забирал ее силы. Но, как в награду, перед ее взором медленно возникли очертания его силуэта. Он проступал из темноты, которая обволакивала его, и вот уже она смогла различить черты его лица. Он медленно открыл глаза, и она увидела, какие они усталые, как он обессилен борьбой со смертью. Он смотрел на нее, но не узнавал, кого видит перед собой.