— Нет, — повторил он, остановившись менее чем на расстоянии руки от него. — Значит, ты станешь решать, кого освободят от работы, а кто продолжит гнуть спину. Ты, смертный, будешь определять судьбу невольников.
— Я… — Мальчик не нашел, что возразить, и у него задрожали губы. Он беспомощно, виновато уставился на Найро.
Кто-то бесцеремонно схватил раба за плечо. Подняв глаза, тот увидел Карад из Братства Стрельцов. Во взгляде женщины не было подобной жалости; она подняла слугу с палубы и потащила к Аксате, ждавшему с кнутом в руках. Найро умоляюще посмотрел на Лоргара, но паренек, посуровев лицом, обернулся к Кору Фаэрону.
— Мои глубочайшие извинения, господин, — поклонился он.
Найро прижали к планширю, и первое хлесткое касание плети отозвалось жаркой болью у него в плечах.
1 7 6
Пока продолжалось наказание, пастырь оглядел шеренгу слуг с истерзанными, окровавленными спинами и снова повернулся к ученику. Кор Фаэрон радовался, что сумел сдержать гнев: не стоило забывать, что Лоргар, невзирая на рост и интеллект, по-прежнему ребенок, который при всех дарах, полученных от Сил, во многих смыслах остается невинным и несведущим. Он просто заблуждался, а не бунтовал против господина.
Впрочем, само сочувствие к невольникам было не менее греховным, чем деяние мальчика. Испытывать жалость к ним значило осуждать Силы. Если кто-нибудь сочтет, что другой человек не заслуживает назначенного ему удела, за этим обязательно последуют иные сомнения — сомнения, могущие привести к открытому неповиновению божествам и Истине. Кор Фаэрон понимал, что здесь нужна осторожность, иначе послушник забудет, что рабы заслуживают страданий, и начнет видеть в них невинных жертв.
— Лоргар, подойди ко мне, — отрывисто произнес он, поманив ученика пальцем.
Паренек зашагал к нему по палубе. Во взгляде ученика не было ни хитрости, ни настороженности.
— Да, мой господин?
— Невольники наказаны за пренебрежение работой, но проступок совершили не только они.
— Нет, мой господин. — Мальчик стыдливо опустил голову, и его безволосый череп отразил желтое сияние висячих ламп передвижной церкви. — Они согрешили из-за меня.
— Лоргар, ты от рождения наделен остроумием и обаянием, поэтому люди прислушиваются к каждому твоему слову. Это большая ответственность.
— Да, мой господин.
Кор Фаэрон немного помолчал, тщательно подбирая слова и оглядывая паренька. Ему не хотелось даже представлять, что Лоргар будет использовать свои пробуждающиеся способности для чего-либо, кроме продвижения замыслов повелителя. Но тема была деликатной, поскольку, прямо отвергнув моральное право ученика на несогласие с ним, пастырь рисковал получить обратный результат. Сейчас, казалось, Лоргару даже не приходило на ум, что он может идти против наставника.
— Ты должен поклясться мне, дать обет именем Сил.
— Обет, мой господин?
— Да, присяга, заверенная свыше и связанная с твоей душой. Пообещай Силам, что станешь защитником Истины и во всем будешь полагаться на Нее и Слово. Поклянись своей бессмертной душой, что посвятишь всего себя трудам на благо Сил и их дела.
— Клянусь, мой господин.
— Скажи, в чем именно, и смотри в эмпиреи, пока говоришь. Изреки свой обет полностью, чтобы его услышали все: и смертные, и те, кто вовне.
Взглянув на Кора Фаэрона, мальчик поднял глаза к далеким звездам.
— Я клянусь… Я обещаю… — Лоргар, что было непривычно, не мог подобрать слова. Осекшись, он с мольбой посмотрел на проповедника. Это чрезвычайно понравилось пастырю, ведь в тот момент послушник понял, что ему еще многое нужно узнать и помочь здесь способен только учитель — Кор Фаэрон.
— Лучше начни с чего-нибудь вроде: «Клянусь всемогущими Силами…» Потом скажи, что именно обещаешь сделать.
Улыбнувшись, Лоргар кивнул и снова обратил взор к небесам:
— Клянусь всемогущими Силами, что я… посвящу жизнь изучению Слова и Истины, а также служению Силам, как они сочтут нужным. Я буду внимать их посланиям из эмпиреев, начертанным на песке и среди звезд, в сердцах и умах людей. Даю обет во всем этом, и, если нарушу его, пусть мою бессмертную душу изгонят из эмпиреев на муки в безразличной пустоте.
1 7 7
— Хорошо, — произнес Кор Фаэрон, мгновенно испытав гордость после решительного заявления мальчика. Пастырь видел, что стражники и рабы отчетливо услышали клятву, и это напомнило им не только об Истине, которой подчинялись они все, но и о власти проповедника над Лоргаром, а значит, и над каждым человеком в караване. — Теперь, дитя, к вопросу о твоем наказании.
Паренек вновь покорно кивнул, не говоря ни слова. Пройдя к борту мимо съежившихся, стонущих рабов, он положил широкие ладони на планширь, перегнулся через него и посмотрел на Аксату. Капитан новообращенных повернулся к господину за подтверждением; он в ответ поднял восемь пальцев.
— Аксата, дай ему на две плети больше, чем рабам, — он был зачинщиком этого греховного представления.