Лорим и Поль (СИ)

Поль с благодарностью взял еще теплую сдобу и попробовал чай. Тот оказался крепким и сладким.

— Спасибо! А то еще целый день заниматься.

— На здоровье. Что же ты читал, Поль?

Тот положил булочку, поставил кружку на столик. Нельзя было есть и говорить об этом. Сорон следил за его действиями.

— Лорима, — вымолвил Поль и голос дрогнул, потому что впервые он произнес имя учителя вслух, — «Беседы с мастером осознания».

— Вот как, — произнес Сорон и накрыл руку Поля. Ладонь старика была жесткая, шершавая, но теплая. И от этого тепла, а может от чая, охватил Поля какой-то странный покой, словно все расслабилось внутри после долгого напряжения, — задел он твою душу… сильно… Ты пей-то чай, а то стынет.

Поль пил, а что-то творилось в душе и очень хотелось плакать. Он моргал, прятал глаза, подносил кружку к губам и отпивал по глоточку.

Чай кончился. Поль глянул на часы с маятником, что мерно тикали на стене. До занятий оставалось целых два часа. От тепла и еды потянуло в сон. Сторож поймал его затуманившийся взор.

— Ты давай, приляг — не стесняйся, а я одну историю расскажу.

Полю очень хотелось прилечь. Он снял сандалии, залез на тахту с ногами и вытянулся вдоль стеночки — какое наслаждение, после стольких часов напряженного сидения в одной позе. Глаза закрылись. Сорон начал рассказ, а Поль его увидел, как во сне.

Однажды ученик попросил учителя показать счастье. Учитель подвел ученика к зеркалу.

— Кого ты видишь? — спросил он.

— Себя, — ответил ученик.

— Когда увидишь меня, познаешь половину моего счастья.

— Почему только половину, учитель?

— Потому что полностью я познаю счастье, когда, глядя в зеркало, увижу тебя…

Поль видел себя. Он склонился над листом бумаги и рисовал иллюстрацию к книге Лорима. Во сне он знал, какой ей надлежит быть. Она состояла из двух частей. Первая часть — в начале книги, а вторая — в конце. Поль запомнил изображения, чтобы, когда пробудится, перенести их на бумагу.

Поль вздрогнул и проснулся от длинного трезвона. «Так же звонят только на большую перемену в обед», — подумал он и глянул на часы. Так и есть, двенадцать часов. «Что же Сорон меня не разбудил, — расстроился он, — как я теперь в класс пойду?» Он глянул на стол. Там лежала записка. Поль взял ее и, с трудом разбирая почерк старика, прочел: «Я тебя отпросил. Отдыхай. Можешь доесть булочки».

Поль достал чистый лист бумаги, карандаш и быстрыми штрихами набросал две иллюстрации, вновь лег на тахту, повернулся лицом к стене и, подтянув колени, прошептал: «Я сделаю тебя счастливым, учитель».

Поль проснулся в три часа дня. За окном галдели мальчишки. Он выглянул, стараясь остаться незамеченным. Перед школой учителя выстраивали классы, чтобы куда-то идти. «Точно, — вспомнил Поль, — сегодня нас должны были отвести на конюшни, рисовать лошадей». Ему захотелось пойти с ребятами, но что-то внутри отгородило его от них и не пускало. Пришлось подождать, пока они уйдут. Чтобы не терять времени даром, Поль доел булочки и запил кипяченой водой из чайника.

Гомон за окном стих. Поль выглянул. Кроме двух первоклассников, что играли в шашки на лавочке, никого видно не было. Он поправил на тахте сбившееся одеяло, сполоснул кружку, достал из мольберта карандаш и на обратной стороне записки написал: «Спасибо!». Положил записку на стол и тихонько вышел под лестницу. Он уже собрался выскочить на улицу, но тут в холле раздался звук знакомой окарины. Поль замер. Отражаясь эхом, разлилась тихая и печальная мелодия. Поль вернулся к лестнице. Санька сидел на третьей ступеньке, упираясь локтями в колени. Он не видел Поля, его глаза были закрыты. Он ушел в музыку, в дыхание. Вместе с протяжными звуками, что лились из окарины, он наполнял грустью весь мир.

Поль опустился на ступеньку рядом с ним. Санька вздрогнул и открыл глаза. Увидел Поля — радостная улыбка озарила лицо.

— Привет!

— Привет! Почему ты не пошел со всеми?

— Потому что не хотел идти без тебя. Тебя весь день не было и вчера… — улыбка пропала. — Я сказал, что натер ноги новыми ботинками.

Новые темно-коричневые лакированные легкие ботинки, как провинившиеся, стояли на нижней ступеньке. Босые Санькины стопы выглядывали из светло-серых льняных брюк. Сзади, чуть выше пяток, виднелись налитые кровью мозоли.

— Носки надевать надо.

— И так жарко. Будут знать, как заставлять, — это уже в адрес мамы и тетушки, с которыми жил Санька. — Сандалии вовсе не такие истрепанные, как они говорят.

Поль вспомнил измочаленные за первый летний месяц Санькины сандалеты. В чём-то мама и тётя были правы, но уж точно не в том, чтобы заставлять Саньку ходить в ботинках, пусть даже летних.

— Куда же ты мотался, что так пятки натёр?

Санька повернул голову и обвиняющим взглядом посмотрел на Поля.

— К тебе — искал, думал, случилось что.

— Я не подумал, — опустив глаза, сказал Поль. — Сильно болят?

— Нет, ерунда.

Повисла тишина. Она возникла между ними и с каждой секундой становилась все холоднее и холоднее. Санька передернул плечами и тяжело поднялся.