ЛОРИНГ

Два месяца назад… Если я ничего не путаю, тогда начались убийства. Выходит, что Ртутная Крыса не только убийца, но еще и вор. Как непрофессионально! Возможно, конечно, меня совсем немного задевало то, что этот ублюдок сумел пробраться в защищенный архив и не только похитить оригиналы, но также испортить копии… Кстати, а зачем он оставил копии?

– Присядьте, – Илайн подошла к столу, достала перьевую ручку и протянула Хансеру, который походил на смертельно больного. – Пишите заявление и не забудьте указать дату хищения.

Пока она давила поникшего ученого, как таракана, я прислушался к безжизненному голосу из воронки:

– … В самом деле, господа, Дамба – перспективный район. Мы не должны рассматривать его как филиал темницы. Вспомните, что именно там мы черпали чистую воду, там выращивали рыбу. После аварии стали распространяться болезни, и мои слова подтвердит нахмурившийся сквайр Давей. Мое почтение, доктор! Так вот, мы пьем с вами гнилую воду, в которую стекают отходы с улиц и фабрик, которая полна масла из корабельных туш. Это недопустимо! Я полагаю, что одиннадцать тысяч авардов – ничто для казны, зато колоссальный шаг не только к ремонту Дамбы, но главное – к возвращению этому району статуса «безопасный и годный к проживанию». Вы со мной согласны?

Жиденькие аплодисменты свидетельствовали о том, что призыв поддержали только соратники по ложе.

– Поймите, сквайр Вирджиль, Дамба – самый проблемный из наших районов. И в то же время, требующий наибольшего вложения. Вы ведь понимаете, что большая часть местных жителей будет перемещена в темницу, начнутся восстания, а на фоне войны в районе Огалтерры это немыслимо.

– Вы полагаете, что лучше забыть об этом месте вовсе? Вы поступите так же, если в вашем доме в каморке заведутся крысы? Предпочтете сделать вид, будто их нет?

– А вы предлагаете весь район вытравить, как крыс?

– Я хочу дать этим людям шанс!

– Людям или крысам, сквайр Вирджиль?

– Людям, милейший. Людям. У рожденных там детей должен быть шанс увидеть в этой жизни не только голод, нищету и ненависть.

– А у рожденных в Глиняном Источнике?

– Вы передергиваете!..

Игла слетела с пластины. Запись закончилась, в отличие от заседания.

– Сожалею, но мне нужно вернуться в участок, – Илайн подошла ко мне, складывая на ходу заявление Хансера. – И вы не сможете остаться.

– Не сожалейте, миледи, я услышал достаточно.

Мы покинули Библиотеку, провожаемые Хансером. Он вел себя так тихо и выглядел столь жалко, что я удержался, и не стал ехидством закапывать старика в могилу. В конце концов, я тоже виноват в том, что случилось, хоть, откровенно говоря, правильнее сказать «причастен», поскольку никакой вины не испытывал.

На улице стало холоднее. Деревья, дома, одинокие фигуры редких прохожих – все так четко, так контрастно, будто на выдержанном снимке.

– Что скажете? – спросила Илайн по дороге.

– А что тут скажешь? Старый прохвост никогда не вернет украденные пластинки. Их либо продали, либо уничтожили.

– Я не об этом, – леди Коллинс передернула плечами и зябко поправила перчатки.

Я снял пальто и набросил его на плечи спутницы, надеясь, что ей это не будет слишком неприятно.

– О, – удивленно выдохнула она и благодарно улыбнулась, хотя подобный жест от постороннего мужчины наверняка вызвал бы бурю возмущения у любой светской дамы, даже если бы та замерзала насмерть. – Так все же, я говорю о записях. Конечно, вы слышали не все, но можете сделать вывод, что «Прорыв» действовал нестандартно. Они хотели вернуть процветание вашему району.

– Не хочу вас разочаровывать, миледи, но процветание Отстойнику не вернуть. Прав был какой-то чудак из парламента: крыс пришлось бы вытравливать, всех.

– Но вы бы зажили лучше без этого сброда!

Моя улыбка ее удивила, а затем Илайн вдруг поняла, какую прелестную глупость сказала.

– Нет, миледи, я бы не зажил. Потому что меня бы вздернули в первых рядах.

– Не понимаю, – она злилась на саму себя, а доставалось мне, – неужто вы вовсе не хотите что-то изменить?!

– Изменить? Миледи, каждый достойный джентльмен полагает, что «изменить что-либо» – это надеть новую пару перчаток. Не гневайтесь, я знаю, о чем вы, но послушайте: никто в Асилуме, а может, во всей Патрии или целом мире, ничего не меняет. Мы все варимся в одном супе, и вы, и я, и императрица.

– Вы говорите ужасные вещи.

– Вероятно, я ужасный человек.

Мы распрощались в здании сыска. Илайн отправилась оформлять заявление, а я – в свою камеру. Так, наверное, пойманная птица порхает весь день по комнате, чтобы на ночь прилететь обратно в клетку.

Но долго наслаждаться одиночеством мне не повезло. Несмотря на то, что был глубокий вечер, а Двор Венаторов погрузился в тишину, в которой отчетливо стучала печатная машинка и ерзали по полу стулья, один из ведущих сыщиков, начальник отдела по убийствам высшей категории Вилсон заявился в камеру. Он постучал костяшками пальцев о дверной косяк, как будто я не слышал его шаги еще на лестнице.

– Как полагаете, не моветон законнику стучать в камеру к вору? – светским тоном уточнил я, оборачиваясь к нему.