Лошадь. Биография нашего благородного спутника

Наше же зрение имеет круговую природу. Прыгая, мы осознаем пространство вокруг себя как своего рода визуальный круг. Когда прыгает лошадь, внимание ее обращено ко всей визуальной полосе целиком, и реагирует она на все движения в ней, особенно на те, которых, согласно его опыту, в ней не должно оказаться. Лошадь особенно чувствительна к движениям, замеченным ею на краях этой полосы. Мы не слишком хорошо видим уголками глаз, лошади тоже – однако они настроены на немедленную реакцию на всякое подмеченное шевеление, каким бы оно ни было. Вот почему упряжным лошадям одевают шоры – вращение спиц колеса, уловленное уголками глаз, сигналит лошади о том, что за ним следует нечто опасное, однако степень опасности животное не может определить.

Панорамный обзор почти в 360° означает, что конь получает множество информации. Как же он обрабатывает подобный объем, безусловно чрезмерный с нашей точки зрения? Вполне возможно, что обрабатывается отнюдь не вся поступающая информация и определенным частям ее – в частности чему-то неожиданному для лошади – оказывается предпочтение в плане реакции. Располагая достаточным временем, лошади могут научиться исключать несущественное.

Мы поступаем аналогичным образом. За рулем автомобиля, например, мы не обращаем особого внимания на окружающие виды и пейзажи, но немедленно замечаем важные сведения вроде подозрительно завилявшей впереди машины. Мы делаем это и с помощью слуха в людном ресторане. Прислушиваясь к разговору среди стука столовых приборов и звуков, доносящихся от соседнего стола, мы выбираем из всей какофонии только важные для нас звуки.

Конь также может отфильтровывать на выброс большую часть визуальной информации и «видеть» только то, что существенно для него. Так же как мы оставляем за рамками внимания все, что происходит за пределами дороги, но замечаем то, что происходит с находящейся перед нами машиной, потому что это важно для нас, так и лошадь предрасположена замечать неожиданные движения, которые благодаря эволюционному наследию могут оказаться важными для нее, будь то шелест травы за спиной или шевеление на далеком холме.

* * *

Когда девочкой я только начинала ездить верхом, никто не рассказывал мне о том, как лошади воспринимают мир. Это Уиспер и Грей научили меня принимать во внимание различия в нашем визуальном восприятии. Однажды прохладным октябрьским утром, когда подувший ночью морозный канадский ветерок расцветил клены, дубы и березы возле грунтовой дороги тысячами оттенков радуги, я решила проехаться верхом, снарядила Уиспера и заседлала Грея. Со мной собиралась на прогулку подруга, не умевшая ездить верхом. Мой старый полупершерон, всегда категорически возражавший против любых физических нагрузок, казался мне идеально подходящим для нее.

Проехав по дороге около пяти минут, мы увидели нечто совершенно новое в нашем крошечном городке: высоко задиравший ноги пони вез за собой симпатичный двухколесный экипаж. Спицы вращавшихся колес поблескивали под солнечным светом на фоне темного и торжественного, как собор, леса.

Я насторожилась. Тогда я еще ничего не знала о конском зрении, однако мне уже было известно, что кони не любят новшеств. Однако и Уиспер, и Грей казались невозмутимыми. Экипаж подъезжал к нам. Пони топал копытами. Мои кони никак не реагировали на него. Всё пучком.

Когда тележка оказалась в 12 метрах от нас, Грей понес – как чистокровный конь на ипподроме, вылетев из стартовой калитки, вытянул шею и включил высшую передачу. Было бесполезно просить подругу натянуть поводья. Даже если бы она осмелилась приподняться в седле, ее усилия оказались бы напрасными. Грей был конем, исполнявшим веление свыше, и миссия его заключалась в том, чтобы убраться подальше от монстра, без всякого предупреждения вломившегося в его поле зрения.

Спас положение конечно же Уиспер. Он догнал Грея, обошел его, перешел на рысь, потом на шаг. Грей успокоился. В отличие от моей подруги. Насколько мне известно, она больше никогда не садилась в седло.

Это был хороший урок для меня. Кони видят не то, что вижу я. Но мне всегда хотелось знать: что именно увидел Грей тем осенним утром? Когда он заметил эту тележку и пони, что именно ему померещилось? Что могло так испугать его?

С той поры наука предоставила мне кое-какие ответы на те вопросы, которые возникли в моей голове, когда Грей понес. Я знаю теперь, что когда мы с Греем смотрели вверх, в осеннее небо, то, наверное, оба видели его голубым, хотя доступная восприятию Грея блеклая голубизна сильно уступала тому сочному цвету, которому радовалась я. Когда мы переводили взгляд на осеннюю листву, конь едва ли замечал доступные мне восхитительные краски.