Лошадь над городом

Когда Костя, завершив все дела, добрался до дома, на двери его ждала записка. Он снял ее и прочитал: «Косточка! Тут столько всего случилось. Пока тебя не было, переругалась с начальством, назвала их живодерами и уволилась. Еду дикарем на Кавказ. Птиц и рыб раздала знакомым, а зеленоглазенького пришлось отдать в зоопарк. Наверно, больше не вернусь. Прости за все, что было у нас с тобой, мне еще надо посмотреть мир, удариться пару раз скулой об угол стены. Какая из меня жена? Смех. Да еще свекор... Пожалуй, девяносто четыре года для меня многовато. Целую. Вета».

Ошеломленный, он прошел коридором и отворил дверь, отец стоял посреди комнаты и ел вилкой из консервной банки мелкий частик. Оранжевые печальные капли падали на пол.

— Папа, сядь за стол, я тебя покормлю, — сказал устало Костя. — Ты спрашиваешь: все ли в порядке? Все в порядке, я уже дома.

— Как в Харькове погода?

— В Харькове, наверно, хорошая, во всяком случае в Посошанске было жарко. У нас на дверях записка. Вета давно приходила?

— Эта сумасшедшая девчонка? Не помню. Приносила какую-то обезьяну. Соседи побоялись ее взять. Она говорит, что эта обезьяна ест тараканов. В мое время тараканов морили порошком. Их называли прусаками.

— Все в порядке, папа.

Костя сел на стул и уронил голову на руки. Мир, такой простой и понятный, как всякий механизм, вдруг стал загадочным. Он раскололся, и трещина прошла через их комнату.

Узкой зеленой полосой в той стороне, где привольно раскинулись заречные луга и плавни, еще только заявило о себе надвигающееся на Паратов утро, еще сыплет на кривые горбатые кровли старых домов и на плоские бетонные крыши новых звездная пыль, еще не покатили по светлым от фонарей рельсам первые трамваи, не выводят из парка первый троллейбус, нетерпеливо помахивающий токосъемниками, а в городе несколько человек уже не спят.

Беспокойно ерзает на узкой кишиневского завода девичьей тахте научный сотрудник Глиняный. Бегут перед мысленным его взглядом густо наполнившие улицы Москвы, Токио и Рима автомобили, лишенные привычных моторов. Без шума и без выхлопа скользят они мимо станций метро «Спортивная» и «Дзержинская», мимо небоскребов «Мицубиси» и «Майнити Симбун», мимо Колизея и фонтана на площади Испании. У каждой машины спрятано в багажнике колесо, подобное тому, что привезено им из посошанского музея. Поднимается Глиняный на кафедры международных конгрессов и конференций, читает речи, приготовленные заранее сонмом секретарей, среди которых царит перебежавшая к нему от Виктории Филумена Мортурановна. Отвечает на вопросы корреспондентов из стран, для которых проблема автомобильного транспорта — это еще не катастрофа.

— Интересно, а если сразу и вдруг Гренландия? — спрашивает почему-то Глиняный, плюет с досады: ведь надо же так забыться! — и, сев на тахте, начинает натягивать на ноги коричневые с резинкой детские носочки.

И сосед его по лестничной клетке не спит. Но не столь дерзостен и масштабен полет его передвижений. Всего лишь домик, наподобие присмотренного в Посошанске. Зеленый сад, низко, к самой земле опустились тяжелые от плодов ветки абрикосов и яблонь. Буйствуют крыжовник и облепиха. Насос в четверть лошадиной силы, бак, установленный на металлической треноге. А что, если тепличка с подогревом? Можно и тепличку...

Давно не спит в этот ранний час и Виктория Георгиевна. Подоткнув под спину подушку и включив над головой ночную лампочку, положила она на колени блокнот с надписью «Деловой» и аккуратно чертит в нем квадратики и прямоугольнички. Знает опытный директор, что не сегодня завтра разнесется слух о небывалом феномене по стране и придется ей, что ни месяц, летать в столицу и когда-нибудь на важном заседании, за столом, уставленным бокалами с карандашами и подносами с отечественным напитком «Байкал», будет сказано:

— А вам, товарищ Беллинсгаузен, пора вместо института иметь научный центр!

Вот тут-то она с достоинством и скажет:

— Вопрос уже подработан! — и квадратики под нос.

Торопливо набрасывает она также и резолюцию симпозиума. Ведь, если не подведет посошанский феномен, дрогнет и перевернется мировая наука!

Не спит в эти минуты и председатель паратовского исполкома. Но если для остальных пробуждение в такой ранний час — редкость, то для него это дело обычное. Рывком, без будильника поднялся Пармен, сбросил с кровати ноги, вспомнил было про виденное во время поездки в Посошанск колесо, сказал: «Вечный так вечный!» — и, достав из-под кровати двухпудовую гирю, начал, отдуваясь, подкидывать ее.

Утро надежд и трудов катится из-за реки на Паратов. Вышли уже из разных городов поезда, взлетели самолеты, сотни гостей, спрятав в бумажники командировочные предписания, заняли на полках и в откидных креслах места, — симпозиум, звонкая мечта двимовцев, приближается.

Как и многие другие начальники, директор «Двима» любила окружать себя свитой. Решив обойти перед приездом гостей вычищенный, вылизанный до белизны и блеска институт, она спросила верную Филумену:

— А где начальники отделов?