Читаем Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика полностью

Однажды наша комиссия получила совершенно срочное распоряжение начальника управления выехать в город Липецк. Этой поездке я был очень рад, ибо надеялся из Липецка проехать в бывшее имение коннозаводчика Кожина, где, по моим сведениям, в доме владельца была особая комната, именовавшаяся «Музей Потешного». Именно Потешный, и только он один, приводил и приводит меня в тот священный трепет, который, как и любовь, оспаривать нельзя. Разбирая других жеребцов, я сужу, критикую, анализирую. Здесь – чувствую! Для меня он то же, что и некоторые произведения подлинного, настоящего искусства, которые всегда остаются свежими, молодыми и яркими. То же чувство повелительно возникает и перед некоторыми крупнейшими фигурами исторического прошлого, которые все еще сохраняют над нами власть очарования, несмотря на то что подчас исповедовали совершенно другое миросозерцание, нежели мы. Словом, для меня Потешный был одной из таких исторических фигур! Предстоящий осмотр кожинского имения и «Музея Потешного» занимал все мое воображение. Покуда мы ехали в Липецк, я только и думал о том, что вскоре посещу место рождения этого великого жеребца и воочию увижу иконографию его предков. В музее якобы хранились заводские книги завода, аттестаты лошадей, фотографии Потешного, кубки и серебряные призы, выигранные им, и его копыто.

Однако к величайшему моему огорчению, побывать в знаменитом селе Знаменском в двадцати верстах от Липецка мне не удалось. Один из трех членов комиссии заболел, другой находился в краткосрочном отпуске, и надо было спешить к поставщику: он с нетерпением ждал приезда комиссии, так как кормил около сотни лошадей и с каждым днем терял большие деньги. Всю свою жизнь я буду сожалеть о том, что долг службы не позволил мне посетить имение Кожина, которое вскоре было сожжено и разграблено. «Музей Потешного» вместе со всеми своими реликвиями погиб в огне.

У Кулешовых

В Липецке я провел один вечер у Павла Николаевича Кулешова – крупнейшего русского зоотехника. Кто из нашего поколения, да и не одного нашего, не начинал изучения лошади по его учебнику «Коневодство»? Разносторонне образованный животновод и, что редко встречается в России, не только теоретик, но и выдающийся практик, Кулешов был сторонником орловского рысака, однако больше всего интересовался тяжеловозами, отдавая предпочтение бельгийским и английским породам. Особенно ценя клайдесдалов, сам ездил за этими жеребцами за границу и, имея там большие связи, приводил оттуда выдающихся жеребцов.[142] К нему обращалось крестьянство: ходоки из многих черноземных губерний приезжали в Липецк, передавали Кулешову деньги и просили его привезти для них выводных жеребцов. Деятельность Кулешова принесла стране громадную пользу: в некоторых уездах Владимирской и Воронежской губерний, куда попали лучшие из купленных им за границей жеребцов, создались целые районы хороших рабочих лошадей.

Уйдя в отставку, Павел Николаевич постоянно проживал в Липецке, где одно время был городским головой. Детей у Кулешовых не было; почтенная чета, профессор и его супруга, удивительно сердечные люди, жили, что называется, душа в душу. Дом их напоминал не русскую постройку, а типичный загородный домик, какие строят за границей. С высокой крышей, террасами и балконами, дом был красив, вместителен и удобен. Во дворе – необходимые службы, построенные так же прочно и красиво, и довольно большая конюшня. В доме – хорошая обстановка, прекрасная библиотека и везде образцовый порядок. Войдя к Кулешовым, вы чувствовали, что попали в среду высококультурных людей. Супруга Петра Николаеваича потчевала меня чаем, а Кулешов рассказывал мне о том, как ведут свое дело фермеры в Англии и Бельгии, показал последние иностранные книги и журналы и сообщил для меня много весьма ценного и интересного. Незаметно пролетел вечер в этой милой семье.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное