Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

К сожалению, проехать на завод Дружинина за недостатком времени я не имел возможности. Я также отклонил предложение любезного хозяина поехать на медвежью охоту, которая была назначена на третий день. Встреча с медведем меня мало привлекала, на другое утро Дружинин любезно заехал за мной, и мы вместе осмотрели достопримечательности города. Наша экскурсия закончилась посещением некоего Арсеньева. Это был еще не старый человек, один из обедневших представителей старинной дворянской фамилии и страстный ружейный охотник. Жил он тем, что весьма удачно делал чучела птиц и разных зверей и торговал стариной, в которой понимал превосходно. В то время ничего интересного у него не было, и мы с Дружининым собрались уже ехать, когда этот последний неожиданно сказал: «Покажите Якову Ивановичу вашу замечательную коллекцию платков». «Я ее не продаю, – отвечал Арсеньев, – но показать, конечно, можно». Он открыл сундук и стал вынимать платки. Я был очарован. Тут были старые русские платки, шали, покрывала и небольшие платочки елизаветинских времен. Особенно хороши были персидские шали, шелковые, толстые, шитые золотом церковные платки, синие и сиреневые, глубокого тона и исключительно интересного рисунка, и шелковые дамские платки тридцатых годов.

У меня глаза разгорелись при виде этой красоты и богатства, и я решил во что бы то ни стало купить эту коллекцию. «Продайте платки», – обратился я к Арсеньеву. «Что вы! Это все, что у меня есть, и я всю жизнь их собирал: в Вологде, в нашем уезде, по имениям, деревням, церквям и монастырям», – ответил мне Арсеньев и стал сворачивать платки и укладывать их обратно в сундук. Я стал его уговаривать, Дружинин молчал. Наконец, мы склонили его продать платки, и я их купил по 55 рублей за штуку, то есть за 5500 рублей – платков было сто. Одну шаль я тут же подарил Дружинину и просил вручить ее от моего имени его супруге, чем привел Арсеньева в негодование. «Я всю свою жизнь их собирал, продал их вам, как крупному коллекционеру, в надежде, что они не распылятся, а вы их с места раздариваете!» – огорченно говорил он мне.

Так, совершенно случайно я стал собственником целой коллекции замечательных платков, но к моему величайшему огорчению удержать их мне не удалось. Я их так любил и так ценил, что во время революции, боясь, что они погибнут в Прилепах, отдал девяносто платков одному знакомому в Туле и просил его их спрятать. Платки эти у него украла прислуга. А у меня из всей замечательной коллекции сохранилось только те девять платков, что я оставил в Прилепах.

В Орле

Через две недели после возвращения в свою часть я был, по моей просьбе, назначен членом Орловской ремонтной комиссии. Мне снова предстояло покинуть Кирсанов, на этот раз навсегда. Получив предписание и прогонные деньги, я выехал к месту моей новой службы. Приехав в Орёл, я не стал осматривать город, так как хорошо его знал: я бывал в нем несколько раз. Во время поездок по рысистым заводам нам часто приходилось выезжать и в уездные города Орловской губернии.

Как громадное большинство городов тогдашней Российской империи, все эти захолустные уездные городишки были невероятно бедны и грязны. Все они были на один лад и лицо, и едва ли есть необходимость описывать здесь хотя бы один такой городок. Гостиниц не было, а имелись постоялые дворы и номера, то есть род гостиницы, где нет кухни, нет белья и нет сколько-нибудь приличной прислуги. Мебели тоже почти нет, а та, что имеется, либо без ножек, либо с протертыми сиденьями. Грязь в таких номерах невероятная, а клопов столько, что, возвращаясь из уездного города в Орёл, я первым делом брал ванну и сменял не только белье, но и весь костюм. Впоследствии я для таких выездов завел особую пару военного платья. Само собой разумеется, что выезды из Орла в уездные города были сплошной пыткой, но делать было нечего, приходилось работать.

Липецк