Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Буланже были выходцы из Франции, но ничего не имели общего с фамилией знаменитого французского генерала Буланже.[166] Их предок приехал в Россию по делам, тут и остался; его внуками и были Павел Александрович и Владимир Александрович Буланже. Последний стал выдающимся специалистом по огородничеству. Павел Александрович получил хорошее образование и, человек очень способный, быстро сделал карьеру. Он стал заведующим финансовым отделом Московско-Курской железной дороги и по роду службы нередко наезжал в Тулу. Не знаю, где и когда состоялось его знакомство с Толстым, но он стал часто бывать в Ясной Поляне, и Лев Николаевич его полюбил (в этом я не вижу ничего удивительного, так как Буланже был интересный человек).

Именно тогда его постигло несчастие: рухнула его карьера. Буланже был человек с большим темпераментом, страстный и увлекающийся. Он любил играть в карты и в один несчастный вечер проигрался в пух и прах. Чтобы расплатиться с долгами, он позаимствовал в кассе железной дороги. Вероятно, рассчитывал расплатиться или замазать расход «не по прямому назначению», но это ему не удалось. Когда обнаружилась растрата, Буланже грозили самые серьезные последствия – и он скрылся за границу. Прожив там долго, побывав в Англии и других странах, он вернулся в Россию и устроился вблизи Ясной Поляны, в Телятниках, где начал разводить клубнику с таким успехом, что вскоре оказался главным поставщиком этого товара в город Тулу. Клубника давала ему возможность существовать, так же как и пчелы (он был ученым пчеловодом и замечательным практиком), но главным интересом в этот период его жизни было толстовство. Ежедневно он бывал у Толстого, часто – Толстой у него. Имя Буланже известно всем, кто знает биографию нашего знаменитого писателя. По своим политическим убеждениям Буланже был правым эсером, и меня интересует вопрос, знал ли об этом Толстой.[167]

Буланже вел революционную пропаганду, но так осторожно, что не попадал в руки властей. Вот почему после революции он стал вождем крестьянства в Тульском уезде и занял пост уездного комиссара. Многие его ученики сделали карьеру и в первые же дни выдвинулись на руководящие посты в губернии. Следует еще указать, что во время пребывания за границей Буланже был близок к революционным кругам и особенно с женщиной-врачом Бонч-Бруевич, матерью Владимира Бонч-Бруевича, первого управляющего делами Совета народных комиссаров. В деле спасения русского коннозаводства Буланже сыграл, я позволю себе сказать, роль историческую.

Буланже произвел на меня хорошее впечатление: держался просто, отнюдь не комиссаром, а светским человеком, был очень оживлен. Видимо, хотел блеснуть и показать себя. Сидоров слушал его буквально с открытым ртом, а Ческина – с плохо скрываемым восхищением: для них он был кумир и знаменитый политический деятель, перед которым, как им тогда казалось, открывалось большое будущее. Для меня это был прежде всего нужный человек, а также интересный собеседник.

Я вступал с ним в спор по поводу того, кто победит в Мировой войне. Буланже, спокойно улыбаясь, утверждал, что «победит та сторона, на чьей стоит Англия, так всегда было и так будет и на этот раз». Я же утверждал, что победят немцы. «Да нет же, Яков Иванович, – возразил он мне. – Это вам хочется, чтобы победили немцы, и вы себя уверяете в том, что они победят. А победят англичане!». Он торжествующе обвел всех нас взглядом. Я не сдавался и приводил доводы в пользу победы немцев. Тогда Буланже стал развивать свою точку зрения, указал на то, что он долго жил в Англии, хорошо знает характер и упорство англичан, и действительно поколебал меня. Надо отдать справедливость, говорил он убедительно. Время до обеда пролетело незаметно, и мы перешли в столовую, условившись во время обеда не говорить о политике – таково было предложение Буланже. Обед прошел оживленно и весело и, как обычно у меня, состоял из четырех блюд. Уездный комиссар обладал завидным аппетитом и отдал должное не только кушаньям, но и вину. После обеда подали в гостиную кофе, и я предложил гостю хорошую сигару. Он взял ее, похвалил марку и с видимым удовольствием закурил. Тут-то я и сделал открытие, которое впоследствии сослужило мне хорошую службу: и революционеры знают иногда толк даже в сигарах, любят покушать и выпить.

Итак, Буланже затянулся сигарой, поудобнее устроился в кресле и почувствовал себя совсем хорошо. Перед ним висела знаменитая картина Сверчкова «Холстомер в табуне». Долго любовался ею Буланже и наконец шутя сказал: «Товарищ Сидоров! Вы не находите, что это несправедливо и с точки зрения социализма недопустимо, что один человек занимает дом в пятнадцать-восемнадцать комнат и один, я подчеркиваю – один, любуется такими выдающимися произведениями человеческого гения. Они должны стать достоянием масс!» И Буланже, лукаво взглянув на меня, улыбнулся. Сидоров не понял шутки и сказал какую-то глупость.