Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

К тому времени я успел привести в блестящее состояние не только завод, но и финансовую часть, расплатился со всеми долгами и тем самым создал возможность для дальнейшего нормального существования завода. Я придавал этому очень большое значение, ибо хорошо знал, какую силу имеют деньги для правильного ведения дела. Учитывая, что все же может быть назначен новый управляющий, я решил погасить и всю мелкую задолженность, с тем чтобы завод не имел ни одной копейки долгу. В конторе был составлен список кредиторов, долгов оказалось на сумму три тысячи рублей, а наличных денег в кассе – три тысячи с лишним. Я отдал письменное распоряжение Самарину оплатить все долги строго по списку, а бухгалтеру – выдать деньги из кассы. Каково же было мое удивление, когда через месяц, я должен был сдать ему завод, я убедился, что Самарин погасил только две трети долга, а треть истратил по своему усмотрению! Как мне сказал бухгалтер, Самарин решился поступить так после того, как узнал, что уже назначен новый управляющий. Из этой трети он истратил деньги на ненужные мешки, которые купил у частного торговца, а кроме того, купил экипаж для себя.

Самарин безобразничал совершенно безнаказанно. Для этого его коннозаводское ведомство и оставило в Прилепах. В Туле, в ГЗУ, РКИ и других учреждениях он открыто издевался над Прилепами. Он не останавливался ни перед чем, чтобы принести вред заводу и мне. Так, стал, не имея на то разрешения, ездить на племенных рысистых кобылах. Это было возмутительно! Не останавливался Самарин и перед прямой провокацией. В тот день, когда тульский пролетариат вышел на улицу манифестировать по поводу убийства Войкова,[207] напряжение в городе было очень большим. Уже были взяты заложники, и я с минуты на минуту ждал той же участи. В этот день Самарин выслал в город коляску за своей матерью. Сзади ехала телега, запряженная парой, в которой везли один-единственный чемодан – багаж этой дамы, а сам Самарин верхом сопровождал этот торжественный кортеж! Так они на глазах у масс продефилировали через весь город, и все говорили, что это ехала мадам Бутович, все были возмущены, что даже в такой день я оторвал трех человек и не дал им возможности манифестировать. Никому не могло прийти в голову, что все это подстроено умышленно и что в коляске ехала только мадам Самарина.

Не буду перечислять всего, что позволял себе Самарин. Скажу, что в Советском Союзе при существующей системе доносов и шпионажа все тайное становится очень скоро явным. На экипаже, купленным им для себя из служебных средств, Самарин, как я узнал, «заработал» сто рублей, а на добытых у торговца ненужных мешках – пятьдесят, счета были увеличены на эту сумму. Сгоряча я хотел уволить Самарина еще до сдачи завода, но потом счел это неудобным и просто сообщил новому управляющему Владыкину об этом проступке Самарина. Владыкин промолчал, что тогда меня крайне удивило, но не удивляет теперь, ибо и сам Владыкин, со временем покидая Прилепы, поступил так же: хапнул пятьсот рублей и был таков! Я не предал это дело огласке, не передал его в суд, не заявил об этом, даже когда узнал после ареста о том, как отвратительны были показания Самарина против меня.

Явление Владыкина

В Москве я узнал, что на отдел коннозаводства нажимает РКИ, требуя моего смещения. Если бы я тогда захотел остаться в Прилепах, мне ничего не стоило бы отразить удар. Надо было только вернуться на один день в Тулу, получить из губисполкома бумажку с просьбой оставить меня на прежней должности, и дело было бы сделано. Такая бумажка была мне обещана еще несколько месяцев назад. К сожалению, я поступил иначе. На мое место первоначально решили назначить Филиппова, управлявшего одним из смоленских заводов. Я принял это известие совершенно спокойно и не стал вступать в борьбу. Трудно объяснить, почему я так поступил. Скорее всего, сказалось подавленное состояние духа. А может быть, и потому, что кандидатура Филиппова была бы для меня приемлема и даже приятна – я хорошо знал его. Мы были знакомы не менее двадцати лет, вместе учились в Кавалерийском училище, вместе кутили, потом встречались. Словом, это был человек моего круга, и я справедливо считал, что при нем мне в Прилепах будет спокойнее. Женат Филиппов был на княжне Вадбольской, очень милой женщине, имевшей на него большое и благотворное влияние. Это меня настолько успокоило, что в глубине души я даже был рад его назначению, я был уверен, что управляющим будет-таки назначен Филиппов. Но, как показало будущее, то была роковая ошибка: она стоила мне состояния, привела завод к гибели, а меня – в тюрьму.