Лоскутное одеяло

Она ведет себя вызывающе, иногда просто нагло. Может прийти без предупреждения, войти без стука. Не любит, чтобы о ее приближении узнавали заранее. Впрочем, как ни узнавай, к ее приходу трудно приготовиться, трудно расплыться в улыбке, открывая ей дверь. Как-никак она, смерть, – фигура важная и требует, чтобы говорили о ней, понижая голос, как в присутствии большого начальника.

Понимая, что встреча с ней неизбежна, я давно хотел вглядеться в ее черты. Узнаваемое зло не так страшно. Именно для пущей страшности зло одевается в тайну и неизвестность. Оно само боится прямого и немигающего взгляда в упор. Потому хотелось приподнять ее капуцинский, скрывающий лицо капюшон. Хотелось взглянуть в ее пустые скелетные глазницы и, может, с удивлением увидеть вместо зияющих в черепе дыр умные и красивые глаза, полные сострадания к тем, кого она вырывает из жизни, как морковь из грядки, ежесекундно.

Я не могу быть с ней игрив. Она не Гюльчатай, и ей не скажешь: «Открой личико». Она – раба Божья и идет не туда, куда хочет, а куда прикажут. Люди, покорные Богу, ждут ее с молитвой, и только к ним она входит тихо и осторожно, потому как и сама боится Того, Кому эти люди служат.

Она носится вокруг нас, как ветер, она быстродвижна. В секунду времени ей нужно быть то у одной постели, то у другой, то возле аварии, то на поле битвы. Ей можно крикнуть: «Постой! Я знаю: ты рядом!» Но я не кричу. Страшно. Хотя мне есть о чем ее спросить.

Она забрала многих, кого я люблю. Она отделяла души от тела и целовала холодный лоб, который и я целовал, когда он был теплым. Она провожала души на суд. Спрашивать ее об их загробной участи глупо. Ведь смерть – не хозяйка вечности, а лишь привратник, переводящий души через порог.

Однажды она сама пришла ко мне, и вот что я помню из краткого того разговора. По моей спине пробегал колючий холод. Голос предательски срывался, и заметно подрагивали руки.

– Со мной не бывает дружбы, – сказала она. – Я так же бесстрастно приду к тебе, как и к другому, хотя ты говоришь со мной, а кто-то ни разу обо мне не думал.

– С тобой знакомят риск, скорость, экстремальный спорт?

– Это – глупость глупых. Я серьезна.

– А мистерии древних, египетские, тибетские книги, они важны?

_?!

– Ну все, кто хотел убежать от тебя, побороть тебя?..

– Один только победил меня. Он – мой Хозяин и твой. Ему служи, и Он о тебе позаботится.

– А те, которых я не могу забыть, как они умирали?

– Мы долго говорим. Меня уже заждались.

– Послушай, но…

– До встречи.

– Когда?

– До неизбежной встречи.

Она ушла, а я так и не поднял ее капюшон. И кистей рук ее я не видел, их закрывали рукава одежды. Но голос, голос я помню. Он не старушечий, не скрипучий и не могильный. В нем нет завываний. Спокойный, ровный голос, какой может принадлежать и юноше, и взрослой женщине.

Нужно было спрашивать о главном: о тех, кто встречал ее без страха, что нужно сделать, чтобы ее не бояться… Да мало ли о чем можно было у нее спросить? Но даже на первом свидании с девушкой лепечешь не то, что хочешь, и выглядишь полным идиотом. Тем более на первой встрече со смертью.

Мы с ней неминуемо встретимся снова. Она, исполняя долг, сделает вид, что меня не помнит, и, как мастер, приступит к делу. А мне до этого дня нужно будет многое исполнить и многому научиться, чтоб ее не бояться. Ведь отдавать себя в ее руки нужно так легко, как отдает таможеннику паспорт человек, улетающий за границу на отдых.

Точное имя ада

Точное имя ада – не «больно»,
не «страшно», А – «поздно».
Когда мы с тобой воскреснем,
Мы будем смотреть на звезды.

Богу в глаза посмотрят

Все люди. Все – без изъятья.
Когда мы с тобой воскреснем,
Я не разожму объятья.

Я буду самый счастливый,

Счастливей, чем все на свете.
Когда мы с тобой воскреснем,
С нами воскреснут дети.

Резиновый мяч