убегают в бесконечность, как лучи, исходящие из некой точки, которая не может не быть
воображаемой", и так и должно быть, ведь дискурс мифа, как и дискурс бессознательного, представляет собой нескончаемый метонимический перенос, в котором одна иллюзия отсылает к
другой и вместе они суть метафора центра, который отсутствует И все же, подчеркивает Деррида,
"у Леви-Строса нет ни одной книги или сочинения, которые не преподносились бы как результат
практических исследований, который можно дополнить новыми фактами или опровергнуть" Так, составление какого бы то ни было перечня элементов, который структуралист, будь он лингвистом
или этнологом, способен уточнить только после того, как разработает структуру со всеми ее
www.koob.ru
комбинаторными возможностями, — занятие и невозможное и бесполезное Невозможно оно
потому, что теоретически число этих элементов бесконечно и, стало быть, гипотеза должна
предусматривать структурную целостность, которая выверяется шаг за шагом в ходе самого
исследования, и в таком случае это методологический подход А бесполезно оно потому, что эта
целостность как таковая не существует, она существует только виртуально, и, значит, нет никакой
нужды придавать ей реальный статус Леви-Строс не знает, что выбрать, невозможность или
бесполезность, и поступает как эмпирик, обращаясь эмпирически с тем, что области
эмпирического не принадлежит Деррида пишет "Итак, если в приведении к целостности нет
больше смысла, то это не потому, что поле безгранично и не может быть охвачено никаким
конечным дискурсом, но потому, что такова сама природа поля , которое убегает всякого
обобщения, ведь на деле это поле оказывается полем игры, где в пределах замкнутой системы
осуществляется непрестанный процесс подмены", потому что "у него нет чего-то, что можно было
бы понимать как центр, который заведует всеми этими подстановками" Так Деррида возвращается
к Лакану, а от Лакана вместе с Хайдеггером снова к Ницше
VIII.2.
Теперь понятно, почему Леви-Строса так затрудняет решение спора истории со структурой дело в
нежелании признать виртуальный характер тех начал, в которых рождается обосновываемая этой
виртуальностью история, и в стремлении опереться на некую вневременную структуру, хотя она и
не кладет начала истории и упраздняет время Структура — это Присутствие, которое растягива-
ется вдоль времени, оставаясь неизменным, напротив, Начало оказы-
356
вается отсутствием, не имеющим ничего общего ни со временем, ни с историей, но потому-то и
позволяющим им быть.
"Игра разрушает присутствие". С другой стороны, "поворот к утраченному или невозможному
присутствию отсутствующих начал, вся эта структуралистская тематика распавшейся целостности
являют нам печальный, тоскливый, пристыженный, руссоистский лик игры, в го время как ницшевское
радостное приятие игры, его открытость грядущему, приятие мира, в котором знаки не лгут, но и не
вещают истин, мира без истоков, открытого всем истолкованиям, — все это могло бы стать другим ее
ликом" 182.
Деррида хорошо понимает, что сегодня еще рано решать спор этих двух направлений. В глубине души
он равно оправдывает и бесхитростные колебания Леви-Строса, и много более осознанные злокоз-
ненные сомнения Фуко. Во всяком случае, различение и взаимоисключение этих возможностей
(наличие обеих, при том что никакое решение не гарантировано, только одна из характерных черт
нашей эпохи) окончательно ликвидирует структурализм как философию.
VIII.3.
Но разве этих неустраненных сомнений нет и у Лакана? Разве не очевидна его попытка обосновать
структуру детерминации бинарным кодом и в то же самое время ликвидировать какую бы то ни было
структуру, гипостазируя отсутствие, которое разводит в пространстве два утверждения любой
бинарной коммуникации?
Замечания Деррида по поводу игры помогают разрешить эго очевидное противоречие, а также
осознать, почему у Лакана время от времени возникает недоверие к самому понятию кода.
Вспомним, что было сказано о коде в А.1 IV. Накладываясь на равновероятность источника
информации, код призван путем внесения некоторых правил ограничить сферу возможных событий.
Код — это система вероятностей, сужающая изначальную равновероятность. Фонологический код
осуществляет выбор нескольких десятков звуков, организуя их в жесткую абстрактную систему
оппозиций и сообщая им дифференциальное значение. До этой операции перед нами был
недифференцированный универсум всевозможных звуков и шумов, соединяющихся как угодно Код
наделяет смыслом что-то такое, что первоначально этим смыслом не обладало, при этом какие-то