Лотерея

Мы медленно спустились с откоса, спотыкаясь об импровизированные ступеньки и ориентируясь по огням деревни, изредка проглядывавшим сквозь листву. Сери без раздумий направилась к дому, стоявшему чуть на отшибе, и переговорила на непонятном мне диалекте с вышедшей на стук женщиной. Женщина кивнула, приняла у Сери деньги и повела нас по узкой лесенке наверх; отведенная нам комната располагалась прямо под крышей, выкрашенные черным стропила едва не касались кровати. Все это время мы ничего не говорили, а как только хозяйка ушла, Сери сбросила с себя одежду и легла на кровать. Я тут же к ней присоединился.

Часом или двумя позднее, головокружительно опустошенные, но так еще толком друг друга не узнавшие, мы оделись и пошли в ресторан, для чего потребовалось лишь перейти улицу. Других приезжих в деревне не было, и хозяин ресторана успел уже закрыть свое заведение. Еще одна короткая беседа на местном диалекте, еще одна ассигнация, перешедшая из рук в руки, и после нескольких минут ожидания мы получили немудреный ужин, состоявший из фасоли, бекона и риса.

– Ты все платишь, – сказал я, прожевав очередной ломтик бекона. – Мне нужно будет отдать тебе деньги.

– Зачем? Я спишу это за счет Лотереи.

Под столиком, где не видно, ее колени слегка сжали мое.

– А что, – спросил я, – я обязательно должен вернуть тебя Лотерее?

– В общем-то, – улыбнулась Сери, – я и сама подумываю бросить эту работу. Самое время перебраться на другой остров.

– Зачем?

– Слишком уж я засиделась на этом Мьюриси. Хочется найти что-нибудь поспокойнее.

– И это что, единственная причина?

– Есть и другие. У меня не лучшие отношения с управляющим конторы. Да и работа здесь не совсем то, что я ожидала.

– Это в каком отношении?

– В разных. Как-нибудь потом расскажу.

После ужина мы гуляли в обнимку по деревне, но не слишком долго, потому что холодало.

Мое внимание привлекла освещенная витрина сувенирного магазинчика, там были выставлены окаменелые объекты, сплошь заурядные и особенно дикие в своей заурядности.

– Так расскажи мне, почему ты хочешь оставить работу, – сказал я, отходя от витрины.

– Мне казалось, что я уже говорила.

– Ты только сказала, что ожидала чего-то другого.

Никакого ответа. Мы пересекли давешнюю лужайку, вышли на мост и стали слушать, как шелестят эвкалипты. В конце концов Сери сказала:

– Я не могу разобраться со своим отношением к этим выигрышам. С одной стороны – это, а с другой стороны – то. По работе я должна помогать людям, ободрять их, чтобы смело шли в клинику на процедуры.

– А что, многих приходится ободрять? – спросил я, вспомнив, конечно же, свои собственные сомнения.

– Нет. Только немногих, вдолбивших себе в голову, что это опасно. Им просто нужно услышать от кого-нибудь, что никакой опасности тут нет. Во всей моей деятельности считается само собой разумеющимся, что Лотерея есть нечто хорошее. Первое время я тоже так считала, а вот теперь сомневаюсь, и чем дальше, тем сильнее.

– Почему?

– Ну, для начала отметим, что таких молодых, как ты, победителей я еще не видела. Всем прочим было не меньше сорока-пятидесяти лет, а встречались и совсем дряхлые старики. Из этого нетрудно заключить, что люди, покупающие билеты, имеют, как правило, примерно такой же возраст. А если подумать еще немного, приходишь к выводу, что Лотерея эксплуатирует их страх перед смертью.

– Вполне естественно, – кивнул я. – Да и сама атаназия – разве не этот же страх двигал теми, кто ее разработал?

– Да, но лотерейная система слишком уж… как бы это сказать… безразборная. Когда-то я твердо считала, что в первую очередь нужно спасать смертельно больных. Затем, поступив на эту работу, я ознакомилась с нашей перепиской. Каждый день контора получает сотни писем от людей, лежащих в больницах, и в каждом письме – мольба о помощи. Нашей клинике не под силу принять и малую часть этих страдальцев.

– И что же вы им отвечаете?

– Боюсь, что ответ тебя немного шокирует.

– Говори, говори.

– Мы посылаем им стандартный ответ на бланке и бесплатный билет на следующий розыгрыш. И билет мы посылаем только тем, кто неизлечимо болен.

– Да, – усмехнулся я, – большое им, наверное, утешение.

– Мне это нравится ничуть не больше, чем тебе, да и всем, кто у нас работает, тоже. Но со временем я стала понимать, почему иначе невозможно. Предположим, мы уступим просьбам тех, кто болен раком. Сразу возникает вопрос: неужели человек достоин атаназии просто потому, что он болен? Воры и маньяки болеют раком ничуть не реже всех остальных.

– Но это было бы гуманно, – сказал я, воздержавшись от замечания, что воры и маньяки тоже могут выигрывать в Лотерею.