Лотерея

Я бродил взглядом по орнаменту чуть не до дыр протертого половика; то, что сказала Сери, лишь усилило мои сомнения. Слов нет, меня привлекала перспектива долгой и здоровой жизни, и, чтобы отвергнуть ее, требовалась совершенно не свойственная мне твердость. Мне было далеко до Делонне с его высокими принципами и аскетической моралью. Если выбирать между жизнью и смертью, я был готов даже на жизнь в форме прозябания, как презрительно выразился Делонне. И в то же время меня не покидало ощущение, что что-то здесь сильно не так и лучше бы мне в эту историю не ввязываться.

А еще я думал о Сери. Пока что мы были случайными любовниками, людьми, что едва только встретились, как занялись любовью и намерены продолжить в том же духе, однако свободны от каких-либо эмоциональных обязательств друг перед другом. Было вполне возможно, что наши отношения сохранятся и разовьются, что со временем мы полюбим друг друга в полном смысле этого слова. Что случится, если я пройду недоступный для нее курс атаназии? Она, как и все, кто для меня дорог, будет неуклонно стареть, а я – нет. Мои друзья, мои родственники будут двигаться к неизбежному биологическому будущему, в то время как я застыну на месте, окаменею.

Сери встала с кровати, сняла юбку и наполнила раковину водой. Затем она наклонилась над раковиной и стала умываться, а я смотрел на изгиб ее спины, на стройное, гибкое тело.

– Ты глазеешь, – сказала Сери, взглянув на меня из-под плеча и сверкнув перевернутой улыбкой.

– А что, нельзя?

Но, в общем-то, я не столько глазел на нее, сколько думал, какое решение следует мне принять. Это было нечто вроде спора ума с сердцем. Дав полную волю инстинктам, я бы незамедлительно отправился на Коллаго, чтобы получить желанное бессмертие; прислушавшись к своим мыслям, я не стал бы этого делать.

Потом мы были в постели и занимались любовью, без той, что была прошлый раз, торопливой жадности, но зато куда более нежно, а еще позднее я лежал на скомканной простыне и смотрел в потолок, а Сери была тут же, у меня под мышкой, и ее рука лежала у меня на груди.

– Ну так как же все-таки, – спросила она, – едешь ты на Коллаго?

– Не знаю, еще не решил.

– Если ты поедешь, то и я тоже.

– Зачем?

– Я хочу быть с тобой. Я же говорила тебе, что все равно бросаю эту работу.

– В общем-то, идея мне нравится.

– Дело в том, что я хочу приложить все усилия…

– Чтобы я не пошел на попятную?

– Нет, чтобы потом с тобой было все в порядке. Не знаю, как тебе и объяснить… – Резко и неожиданно она приподнялась на локте и взглянула мне прямо в лицо. – Понимаешь, Питер, в этих процедурах есть нечто такое, что тревожит меня и даже пугает.

– Они опасны?

– Да нет, совсем не опасны, риск нулевой. Все дело в том, что происходит после. Я не должна бы тебе рассказывать.

– Однако расскажешь, – сказал я.

– Да. – Она клюнула меня губами в губы. – Когда ты поступишь в клинику, там будет несколько предварительных процедур. Во-первых, полное медицинское обследование, во-вторых, ты должен будешь заполнить вопросник, иначе тебя просто не возьмут. В конторе, между собой, мы называем этот вопросник самой длинной в мире анкетой. Ты должен будешь рассказать про себя все, что только возможно.

– Я должен буду написать автобиографию?

– В сущности, да.

– Так меня же об этом предупреждали, – сказал я. – Еще там, в Джетре. Правда, они не говорили ни про какой вопросник, а просто что нужно будет все подробно о себе написать.

– А зачем, это тебе там сказали?

– Нет. А я особо и не задумывался. Я же не знаю, какие там эти процедуры, ну нужна для них автобиография и нужна.

– Процедуры здесь совсем ни при чем, ответы на вопросник используют потом, при реабилитации. Чтобы сделать человека бессмертным, нужно полностью очистить его организм, с этого врачи и начнут. Они обновят твое тело, но при этом начисто сотрут все содержимое твоего мозга. Ты забудешь, кто ты такой и что ты такое.

Я молчал, глядя в ее встревоженные глаза.

– Этот вопросник станет основой твоей новой жизни, – продолжила Сери. – Ты станешь тем, что ты там напишешь. Страшновато, правда?

Я вспомнил Коланову виллу в окрестностях Джетры, долгие поиски истины и все многообразие приемов, последовательно применявшихся мной в этих поисках, ликующую уверенность, что путь к цели найден, и блаженное чувство обновления, испытанное мной, когда работа была закончена. В рукописи, лежавшей сейчас на полке гостиничного номера, содержалась вся моя жизнь – при том, конечно же, допущении, что слова содержат смысл. Я уже стал тем, что было мною написано, я определил себя написанным.

– Нет, – сказал я, – мне совсем не страшно.

– А вот мне страшно, потому-то я и хочу быть там рядом с тобой. Я не склонна доверять заявлениям врачей, что все их пациенты полностью восстанавливают свою индивидуальность.

Вместо ответа я крепко обнял Сери; после недолгого сопротивления она снова вытянулась рядом со мной.

– Мне еще надо подумать, – сказал я. – Но, скорее всего, я поеду на Коллаго и там уже все и решу.

Сери молчала.

– Мне нужно посмотреть, что там и как, – сказал я.