Лотерея

– Так ты что, – спросил я, – так и живешь с подругой?

– В данный момент – да. Вот об этом я и хотела поговорить. Скоро мне нужно будет съезжать, а тут подворачивается одно место. Нужно решить, снимать его или отказаться.

– А дорого?

– Двенадцать фунтов в неделю. Квартплата под контролем. Только это полуподвал и район не очень хороший.

– Соглашайся, – сказал я, вспомнив о заоблачных лондонских ценах.

– Это все, что мне хотелось узнать, – сказала Грация, вставая. – Ладно, я пошла.

– Что?!

К моему полному изумлению, она и вправду направилась к двери. Но я успел позабыть, что юмор у Грации всегда был довольно своеобразный. Она наклонилась к запотевшему стеклу, нарисовала на нем пальцем какую-то загогулину и вернулась к столику, походя взъерошив мне волосы. Перед тем как сесть, она гибким движением плеч скинула шубу на спинку стула.

– Питер, а почему ты мне не писал?

– Я писал… а ты так и не ответила.

– Тогда было слишком рано. А почему ты не попробовал еще раз?

– Я не знал, где ты живешь. И совсем не был уверен, что эта твоя товарка передаст письмо.

– Постарался бы и нашел, сестра же твоя сумела. – Пальцы Грации завладели пепельницей и теперь бездумно ее крутили.

– Я знаю. В общем-то, есть и другая, настоящая причина… Я сомневался, что ты хочешь что-нибудь про меня знать.

– Зря сомневался. – По ее губам скользнула тень улыбки. – Думаю, я мечтала о возможности еще раз послать тебя подальше. Первое время уж точно мечтала.

– Я ведь и правда не знал, в каком ты состоянии, – сказал я и тут же виновато вспомнил жаркие летние дни, без остатка отданные самокопанию и самоописанию. Тогда я был вынужден выкинуть Грацию из головы, ведь мне было нужно найти самого себя. Правда ли это?

Женщина подошла к нам еще раз и поставила на столик две чашки кофе. Грация загрузила свою чашку невероятным количеством сахара и начала помешивать в ней ложечкой.

– Ладно, Питер, теперь это все в прошлом. – Она чуть подалась вперед и крепко взяла меня за руку. – Я уже отошла. А тогда я совсем запуталась, и какое-то время мне было трудно. Мне нужно было найти какой-то выход. Я встречалась с новыми людьми, много разговаривала. Но теперь уже все в порядке. А как у тебя?

– Да в общем-то тоже.

Дело в том, что Грация обладала для меня неотразимой сексуальной привлекательностью. Во время наших раздоров хуже всего было представлять ее в постели с кем-нибудь другим. Она постоянно использовала это как невысказанную угрозу, которая какое-то время удерживала нас вместе, но в конце концов развела. Когда я окончательно убедил себя, что мы разошлись, мне остался единственный выход: забыть о ней совсем. Мое собственническое отношение к Грации было чисто иррациональным, ведь мы были друг другу не очень хорошими любовниками, но, как бы то ни было, ощущение ее сексуальности наполняло все мои поступки в отношении ее, каждую мою мысль о ней. Вот и сейчас, в этом безликом кафе, о том же самом говорили и ее растрепанные волосы, и свободная, небрежная одежда, и бледная кожа, затуманенность взгляда, внутреннее напряжение. А важнее всего был тот факт, что Грация всегда относилась ко мне с любовью; это отношение сохранялось даже тогда, когда я его не заслуживал или когда ее невроз заглушал наши попытки общаться, как помехи в приемнике радиопередачу.

– Фелисити сказала, что с тобою не все в порядке, что ты вел себя довольно странно.

– Слушай ее больше, – отмахнулся я.

– Ты совершенно уверен, что она не права?

– Конечно, – кивнул я. – Дело в том, что мы с Фелисити не слишком-то ладим. Наши пути далеко разошлись. Она хочет, чтобы я был таким же, как она. У нас совершенно разное отношение к жизни.

– Она рассказывала о тебе ужасные вещи, – сказала Грация, разглядывая свою чашку. – А я хотела тебя увидеть.

– Так ты поэтому сюда приехала?

– Нет… Вернее, не только поэтому.

– И что же она тебе такое рассказывала?

– Что ты снова прикладываешься к бутылке, – сказала Грация, все так же стараясь не смотреть мне в глаза. – И что ты совсем не следишь за своим питанием.

И только-то, подумал я облегченно, а вслух спросил:

– Ну и как, похоже это на правду?

– Я не знаю.

– А ты посмотри на меня и скажи.

– Нет, не похоже.

Грация взглянула на меня и снова опустила глаза. Потом, словно вспомнив, она допила кофе. Пришла хозяйка и принесла заказанные ею яйца.

– Фелисити законченная материалистка. Она совершенно меня не понимает. Все, чего я хотел после нашего разрыва, – это спрятаться, уехать, никого не видеть и как-нибудь разобраться с собой и с миром.

Мои объяснения прервала мысль, вроде бы неожиданная, однако логически вытекавшая из того, о чем я думал в последние дни. Я знал, что не смогу рассказать ей все, во всей полноте, не смогу потому, что эту полноту высосала из меня моя рукопись. Полная правда была там, и только там. Может ли статься, что потом, когда-нибудь в будущем, я покажу эту рукопись Грации?