Лотерея смерти

Через несколько дней после этого мне вечером позвонили. Очень вежливо, по-восточному церемонно меня спросили, можно ли ко мне приехать с благодарностями, и буквально через десять минут раздался звонок в дверь. В дверях стоял криминальный авторитет Шато. Удивившись такому гостю, я растерянно пригласил его войти, тот шагнул через порог, а все сопровождавшие его, которых я видел сначала за дверью, остались на лестничной площадке. В руках он держал два пакета.

Не раздеваясь и широко улыбаясь, он протянул мне оба свертка и сказал:

— Дорогой, уважаемый Коля, прими от меня, пожалуйста, эти два подарка. Ты меня очень выручил.

От неожиданности я замешкался, и это слишком затянулось, стало выглядеть неудобным — он так и стоял с протянутыми ко мне руками. Поэтому я взял у него оба пакета. В одном, тяжелом, на ощупь была бутылка. Второй был полегче — мягкие и упругие пачки, — несомненно, деньги. Я не был готов принимать сейчас от кого-либо деньги. Деньги — это хорошо, но только когда они не обязывают и не унижают, и ты точно знаешь, что их заслужил и законно получил. В этом случае все было не совсем так. Я не знал его отчества, и ответил неуверенно:

— Спасибо, господин, э-э… Шато.

— Шато, верно! Такой поэт у нас был великий!

— Спасибо, Шато, — я по-дружески ему улыбнулся. — Коньяк я твой приму, спасибо, выпью за твою свободу. Но деньги возвращаю, — и вернул ему их, не развернув пакет, и не узнав, сколько там было.

После этого мы недолго еще у меня посидели, поболтали о том и о сем. Среди прочего, помню, были у нас и такие фразы:

— Ты, Коля, смелый, никого не боишься — пишешь, выступаешь!

— Боюсь иногда, Шато. Но без этого человеком себя не чувствуешь.

— Это точно ты говоришь. Какой тебе характер достался — такая будет твоя судьба. Себя не изменишь.

— А за тебя полиция взялась очень серьезно, Шато, — гляди, посадят. Не боишься?

— Тоже боюсь иногда.

И мы с ним дружно расхохотались.

Вот такой был у меня случай. Примерно тогда же, когда тот Валя возил фрукты и наркотики из Польши, а Шато был в самом зените своего криминального авторитета. Я тогда не собирался с ним больше никогда встречаться или вести дел, но все равно, если возьмешь у такого человека деньги, он будет считать тебя «прикормленным» и всегда готовым к услугам. Можно было бы на это, конечно, наплевать, однако позже, — и это главное, — ты сам будешь чувствовать, что стал ниже его, и он тебе навсегда «хозяин». А сошелся ли с ним на «ты», и в друзьях ли значишься, не имеет никакого значения. Когда же ты сам на виду, пишешь в газеты, гонишь волны, это бывает очень важно. Поэтому всегда лучше оставлять их себе чем-то обязанными. Тем более, такие люди никогда не забывают оказанных им услуг. Поэтому чем больше накапливается у тебя таких историй, тем лучше и спокойнее себя чувствуешь, и лучше работается. Но коньяк я тогда у него взял, и не пожалел. После того случая мы несколько раз с ним еще виделись мельком — на судебных заседаниях, где он проходил свидетелем, — и как старые знакомые каждый раз тепло здоровались.

Когда я вернулся из «Новых крестов» и собирался ему звонить, тогда очень надеялся, что он так и не короновался в «вора в законе», иначе сотрудничество в любой форме с «ментами» стало бы для него позором и клеймом, если не того хуже. Но я также знал, что в его мире всегда понимали, что за серьезную услугу надо заплатить не меньшей, и когда бы для этого ни наступило время. Поэтому я ему и позвонил.

Его вклад в организованную преступность города лишь тех лет потянул бы на реальный долгий срок. Если с тех пор он не сбавил обороты, то, вероятней всего, искать его в Питере, то есть на свободе, было уже бесполезно. Поэтому набрав его номер, причем старый городской, а не мобильный, которого не знал, я с некоторым волнением ждал ответа.

Женский голос вежливо спросил «кто это?». Если спрашивают «кто», значит, похоже, он не в тюрьме, живет в своем особняке на берегу Финского залива. А если на свободе, значит, не осужден, обычный гражданин, не преступник, и можно с ним по-дружески поговорить, как бывало. Так и произошло, он был у себя дома. Услыхав и узнав с радостью его голос, я сначала серьезным голосом представился, начал даже напоминать ему тот давний случай, но это оказалось лишним — он все прекрасно помнил, и даже, оказалось, не упускал меня из виду с тех пор.

— Здравствуй, дорогой! Куда пропал? В газету не пишет, в телевизоре не показывают. Что такое!

— Не до этого, Шато, другим теперь занят. Как твое здоровье?

— Хорошо, хорошо, все хорошо.

— Слушай, я бы к тебе заехал вечерком на полчаса.

— Почему на полчаса? Мы поужинаем с тобой! Ты адрес мой знаешь?

— Скажи.

Вечер был прекрасным, ехать по Приморскому шоссе было удовольствием. Слева, за редкими мелькающими соснами блестел залив на заходящем солнце, справа шелестел густой парковый лес. Не доезжая Комарово, и тоже среди сосен, — новенький особняк в старом дворянском стиле с островерхими башенками, как строили тут когда-то, в тогдашней русской Финляндии.