Лотерея смерти

На крыльцо подозреваемая поднялась первой, мы прошли через сени, она открыла дверь в комнату и сразу остановилась. Я распахнул деверь шире, и она, молча, указала рукой под стол. Сначала я ее не понял, но потом увидал под столом люк в подвал, и сразу крикнул, не открывая его:

— Алена! Ты здесь?

Никто не ответил. Я отпихнул стол и поднял люк.

— Алена! — крикнул я снова, уже в открытый подвал.

Вглядываясь в сырую и холодную темноту, я кое-как с одной рукой сумел спуститься вниз. Ногами почувствовал мягкое тряпье, присел и начал осторожно его ворошить. Рука скоро наткнулась на влажную кожу человеческого тела. Я ощупал — маленькое неподвижное тельце. Я отбросил тряпки, укрывавшие сверху, и приподнял его. Это была меленькая девочка, лет пяти, холодная и влажная. Но когда я поднимал ее вверх из подвала, тельце ее гнулось, не окоченело от сырости и холода, и мне показалось, что она была жива. Я окликнул подозреваемую, и она приняла девочку сверху, потом вложила мне в руку тусклый фонарик. Я осветил им подвал и кучу тряпья под собой. Вокруг валялись ржавые ведра и старая корзина с остатками гнилой картошки. Я отбросил ворох тряпья и увидал под ним Алену.

Она лежала на боку, согнувшись, с протянутыми вперед руками. Наверное, они лежали с девочкой в обнимку, так согревались и поддерживали друг дружку. Я поднял Алену и, с трудом управляясь одной рукой, бережно просунул ее вверх, в люк. Она было холодной, и я не мог решиться сделать заключение — жива ли она. Быть может, врачи смогут еще вернуть ее к жизни. Одной рукой мне было трудно поднять ее через узкий люк, но я не хотел звать на помощь ту женщину, и все-таки сам справился, поднял и положил ее рядом на пол. Глаза у нее были закрыты, дыхания на губах я не сумел ощутить. В это время снаружи, за распахнутыми дверями, уже были слышны подъехавшие машины и голоса. Я обернулся и посмотрел на подозреваемую. Она сидела в кресле, обнимая неподвижную и немую девочку, и беззвучно плакала.

Я успел еще поднять и положить Алену на кровать, как в комнате появились оперативники. Никого из них я не знал, но, по-видимому, Кашин подробно им объяснил, кого они могут тут встретить, вопросов ко мне почти не было, и вынутое оружие они убрали. Когда я начал объяснять обстановку, в дом вошли медики, тут стало очень тесно, и я вышел во двор. По правде говоря, я просто не хотел сразу услышать от медиков, что Алена мертва. Поэтому я даже отошел дальше от крыльца. Когда их вынесли обоих, я пошел рядом, и только когда захлопнулись двери машины, уже в окно отъезжающей «Скорой помощи», спросил медика:

— Они живы?

— Девочка. Женщину будем в машине реанимировать.

Они уехали, и я вернулся к дому. Оперативники еще были внутри, но подозреваемая сидела на ступени крыльца, закрыв лицо руками, и вздрагивала. Услыхав мои шаги, она оторвала руки от лица и срывающимся голосом спросила?

— Они умерли?

— Не знаю, — ответил я и остановился рядом с ней.

Вдруг она бросилась на землю передо мной, начала опять рыдать, царапать себе лицо ногтями, потом ее голос сорвался на крик, и она стала кататься по грязи. Я увидал на ее лице царапины и кровь, это надо было как-то остановить, унять бившуюся в истерике женщину — нельзя было на это смотреть и оставаться спокойным. Я нагнулся над ней, попытался здоровой рукой ее удержать, но ничего не удавалось. Как-то машинально я сунул руку в карман и вытащил наручники. Цепочка резко звякнула, и вдруг женщина, услыхав знакомый ей звук, замерла, оторвала от своего расцарапанного лица пальцы, и, глядя на наручники, будто в мольбе, протянула ко мне обе руки.

— Оденьте их на меня. Оденьте! Я их давно заслужила!

Я защелкнул наручники на ее руках, поднял женщину с земли и усадил на ступени крыльца. Она сидела и прижимала наручники к груди, как некую ценность, как избавление, как надежду на прощение. Я встал рядом, она подняла ко мне голову и очень тихо, как будто оправдываясь, сказала:

— Я любила его. Я ничего не могла поделать… Я любила. Простите меня…

Оставаться мне здесь было уже незачем, и я уехал бы сразу, но задерживался только потому, что оперативники были заняты в доме, а оставлять эту женщину одну было нельзя. Но вскоре к даче подъехала еще одна полицейская машина, с криминалистами, и с ними был Кашин.

Осмотрев место преступления и подождав, когда криминалисты приступят к работе, Кашин подошел ко мне. Пожав руки, мы несколько секунд молчали и напряженно глядели друг на друга. Потом он сказал:

— За Алену врачи борются. Я все знаю, им звонил.

Я покивал головой. Потом он улыбнулся:

— А вы очень и очень фартовый, комиссар…

Я еще раз покивал головой. Кашин отошел от меня, обошел кругом дом, вернулся к крыльцу и остановился около подозреваемой. Она теперь сидела совершенно спокойно и безразлично наблюдала за происходящим. Кашин внимательно рассмотрел ее расцарапанное лицо, синяки под глазами, сбившуюся косынку на шее и тихо сказал ей:

— Красавица, у тебя на огороде наверняка закопаны где-нибудь другие человеческие тела. Ты нам покажи — где. И тебе это зачтется, и нам будет проще.