Лотос, рожденный в грязи

Полная женщина двинулась прямо на него, а остальные вдруг из-за спин достали палки с металлическими крючками на концах.

– Офигеть… – проморгался Кущин, машинально задвигая Тину за спину. – Это что за бабье воинство еще?

Командир СОБРа дал очередь вверх из автомата, но женщины не испугались, продолжали молча идти прямо на выстроившихся перед ними бойцов.

– Они же не будут стрелять по безоружным женщинам? – негромко спросил стоявший рядом с Тиной и Кущиным Сергей.

– Я бы не сказал, что они не вооружены, – заметил Добрыня. – И что-то не думаю, что ты бы хотел этим дрючком в глаз, например, получить – вырвет же…

– Но…

– Ой, захлопнись, моралист! – буркнул Добрыня. – Смотри лучше, дочери твоей нет среди этих недоамазонок?

Сергей пристально всматривался в казавшиеся одинаковыми лица женщин, перекошенные от злобы и негодования, но не мог узнать среди них Мирославу.

– Н-не знаю… кажется, нет… – вздохнул он с облегчением.

Командир СОБРа тем временем потерял терпение и снова дал короткую очередь, но уже под ноги шедшей на него монашки. Та остановилась, лицо стало испуганным – видимо, поняла, что шутить тут никто не будет, а палки с крюками вряд ли смогут напугать или остановить хорошо экипированных и вооруженных мужчин.

Оценив ситуацию, монашка приняла решение и повернулась к своим:

– Оставьте, сестры. Пусть войдут.

– Да ты что, мать София, как можно? Монастырь-то женский, как можно мужчин пускать? – заголосили из толпы.

– Потрясающее лицемерие, – заметила Тина негромко. – Святые монашки, мужчин не видели…

– Ну, эти, может, и не видели, – вполголоса отозвался Кущин, наблюдая за тем, как мать София, выставив теперь обе руки вперед, идет сквозь толпу галдящих женщин, словно рассекая ее на две половины.

Ворота распахнулись, открывая вид на просторный двор, где тоже толпились люди, в основном женщины, а впереди возвышался худой, не старый еще мужчина с аккуратно постриженной бородкой и усами, с седыми волосами, убранными сзади в пучок. На нем было длинное подобие платья, на шее – тяжелая золотая цепь, державшая большой, с Тинину ладонь, золотой крест, но не православный, а какой-то странный, с одной короткой скошенной влево поперечиной, расположенной в самом верху длинного основания.

«А крест-то у него самопальный, к тому же не канонический, – подумала Тина. – И отлит наверняка из добытого здесь золота».

– Кто вы, люди? – зычно спросил духовник, поглаживая крест ладонью.

Нарышкин, которого, похоже, таким антуражем было не пронять, спокойно вынул из папки, которую держал в руках, постановление о задержании и обыске, протянул духовнику:

– Гражданин Панюшкин Дмитрий Игоревич, вы задержаны и будете этапированы в суд для избрания меры пресечения. В вашем монастыре будет произведен обыск. Советую выдать всех незаконно удерживаемых на территории людей, а также все запасы незаконно добытого золота.

– Сдурел совсем? – абсолютно мирским тоном поинтересовался духовник, даже не взглянув в протянутую бумагу. – Какой я тебе Панюшкин? Я духовник Василий, наместник Величайшего на этой земле.

– Это психиатру расскажешь, когда освидетельствование проходить будешь, – все так же невозмутимо парировал Нарышкин. – Руки вперед, быстро. И не вздумай баб своих науськивать, я дам команду открыть огонь.

Оценив шансы, духовник признал поражение и руки вперед протянул, на них тут же защелкнулись наручники, а Панюшкин вдруг завыл утробным голосом:

– Сестры мои, приму вину на себя, всю вину, что створили тайно, явно, вольно или невольно! Всю кару Величайшего приму, за вас пострадаю! Спасайте души девственниц наших, не дайте погибнуть духу их невинному, да присоединен он будет к дыханию Величайшего!

– Так, граммофон убавь, – велел Нарышкин, чуть поморщившись. – Свою вину ты на всех не раскидывай, ты еще за первое убийство не отсидел. Давай-ка быстренько – где у тебя тут что. Раньше покажешь – раньше в тюрьму поедешь.

– Ищи, – коротко бросил духовник и больше не произнес ни слова.

Полицейские занялись обыском, всех послушниц, матушек и обнаруженных в отдельном помещении девочек-подростков усадили в самой большой комнате, которую все называли трапезной, под охраной нескольких бойцов. Женщин пересчитали, записали имена и фамилии. Документов ни у кого не было, но Тина подозревала, что все это хранится у духовника в сейфе.

Так и оказалось – сейф нашелся быстро, его особо никто и не маскировал, просто прикрыли аляповатой картинкой.

– Код скажешь или ломать? – спросил Нарышкин у сидевшего тут же духовника, но тот молчал, и тогда сейф незатейливо вскрыли монтировкой.

Внутри оказалась целая стопка паспортов, но даже на глаз Тина видела, что их намного больше, чем имевшихся жительниц монастыря. Она вызвалась разобрать документы, села и начала просматривать каждый. К ее удивлению, несколько паспортов оказались мужскими, она отложила их в сторону и взяла последний паспорт, оказавшийся просто обложкой, в которую были вложены несколько потертых справок.