Лотос, рожденный в грязи

В кабинете Нарышкина Ифантьев под диктовку Кущина написал заявление об исчезновении дочери, указал примерную дату ее последнего письма, адрес проживания и прочее, что требовалось.

– Вот и хорошо, – пробормотал Нарышкин, вкладывая заявление в папку. – Сегодня и начнем оперативные мероприятия. Вы пока отдохните, а я группу соберу, подниму материалы о пропавших подростках, и можем выдвигаться.

Катер причалил к берегу, Тина, опираясь на руку спускавшегося впереди нее Кущина, сошла по металлическому трапу и осмотрелась. Деревня была небольшая, всего одна улица – дворов пятнадцать, два из которых выглядели заброшенными. На берегу стоял длинный сарай, возле которого сушилась перевернутая лодка, рядом лежал снятый мотор, заботливо обернутый брезентовым чехлом. На пороге открытой двери сарая сидел высокий мужчина в брезентовом плаще и резиновых сапогах, курил и пристально разглядывал причаливший катер.

– Здорово, хозяин! – гаркнул Добрыня, направляясь к нему.

– Здорово, гость непрошеный, – протянул мужик, вставая. – Чего надо?

– Шоколада, – отрезал подошедший следом за Кущиным Нарышкин и развернул удостоверение: – Старший следователь Нарышкин Макар Евгеньевич. Документы имеются?

– Ну а то, – кивнул мужик и снял с шеи водонепроницаемую сумку, из которой вынул потрепанный паспорт. – Кривошеин я, Григорий Григорьевич, проводником тут работаю.

– Кого куда провожаем? – возвращая паспорт, спросил Нарышкин.

– Так вы не в курсе, что ли? Монастырь у нас тут, благословенное место. Туда гости приезжают, их и провожаю – дороги-то нет, по реке только.

Тина и Вовчик переглянулись – тут, похоже, не делают тайны из факта наличия монастыря.

– А что, в деревне много народа живет? – поинтересовалась Тина, оглядывая добротные дома за невысокими заборами.

– Так… не много и не мало, душ пятьдесят, с ребятишками если.

– И что же – все верующие?

– А кто как, – спокойно ответил Григорий. – Я вот отродясь ни в кого не верил, брат мой так же… а жена моя, скажем, верит – так что ж теперь, не жить с ней?

– И в монастырь ездит жена ваша? – продолжала Тина, в то время как с катера сошли все приехавшие с ними полицейские и собровцы.

– А то, – кивнул Григорий, глядя на приехавших без особых эмоций, только спросил: – А войско такое куда же?

– Молиться будем, – бросил Нарышкин. – Ну что, пойдем по дворам, познакомимся, кто чем дышит?

– Так нет никого, все в лес ушли. Орех пошел, заготавливаем, – объяснил он. – Тут только мы с Семеном, но он в монастырь поехал, повез что-то.

– Ладно, тогда и мы в монастырь, – решил Нарышкин и крикнул своим: – Погуляли? Айда на катер, отчаливаем. И вы, уважаемый, уж не сочтите за труд проводить нас, – последнее относилось уже к Кривошеину, но тот и так запирал сарай:

– Это обязательно, без меня проскочите поворот. Там в приток уходить нужно.

Плыли недолго, минут двадцать, и Тина с удовольствием разглядывала скалистые берега реки, кое-где заросшие пожелтевшими деревьями. Это действительно напоминало картины из янтаря, о которых рассказывала Лиза Абрамцева.

«И правда, какое красивое и спокойное место, даже не чувствуешь, что река, что какой-то монастырь есть и прииск, где люди гибнут…»

Катер резко взял влево, оказался в неширокой речке, однако Тина, бросив взгляд вниз, поняла, что глубина тут приличная, а вода явно очень холодная. Она сидела у иллюминатора и все смотрела на поразивший ее пейзаж, размышляя о том, как причудливо природа маскирует зло, творящееся совсем неподалеку от этих красивых мест.

Ифантьев, не сходивший с катера в деревне, дремал, прислонившись к иллюминатору, и Тина, глянув в его серое лицо, пожалела мужчину – он весь измучился от неизвестности, от долгого ожидания встречи с дочерью, от мыслей о том, как это произойдет, что они скажут друг другу, как все будет дальше.

Катер ткнулся в берег, нужно было выходить, но Кущин крепко взял ее за руку:

– Сначала СОБР, мы последние.

– Я не тороплюсь, – призналась Тина негромко.

Ее с самого момента посадки в аэропорту не покидало неприятное ощущение, предчувствие чего-то черного, неотвратимо надвигавшегося на них. Она гнала от себя эти мысли, но они постоянно возвращались, а сейчас снова начало колотиться сердце.

Когда все, кроме них, были уже на берегу, Тина, оглядев опустевший катер, поймала себя на том, что хочет остаться здесь, с капитаном и командой. Но надо было собрать себя в кучу, прекратить внутреннюю панику и идти.

Монастырь, оказывается, находился всего в километре от крошечной пристани, и пешком они дошли быстро, однако в монастыре их уже ждали. Прямо перед большими воротами стояли десятка два женщин в длинных темных платьях и повязанных вокруг головы платках. Молодые, средних лет, пожилые – и во главе полная, в каком-то полумонашеском наряде, в высоком головном уборе, напоминавшем клобук. Она держала левую руку поднятой вверх, изображая пальцами что-то вроде староверского двоеперстия.

– Так, тетки, а ну, разошлись! – гаркнул Нарышкин, выходя вперед. – Не доводите до греха, дайте пройти!