Лотосовый Терем

Кан Хуэйхэ, перепрятанную в другом месте Фу Хэнъяном, передали Хо Пинчуану, который и отвёз её в “Сотню рек”, так что Цзяо Лицяо не смогла её увести. Однако она отравила больше десятка человек вокруг покоев Сыма Юя, а самого его захватила в плен и оставила послание: жизнь на жизнь, если за десять дней Сяо Цзыцзинь и Фу Хэнъян не выпустят Кан Хуэйхэ, то получат Сыма Юя порубленным на десять кусков. В цзянху снова начались волнения, все наперебой гадали, с чего Цзяо Лицяо так добра к Кан Хуэйхэ? Однако Фу Хэнъян понимал, что она всего лишь воспользовалась случаем, чтобы устроить провокацию: ей было безразлично, требовать Чжана-третьего или Ли-четвёртого, она лишь хотела надавить на едва возродившийся орден “Сыгу”. К тому же, если у них украдут узницу, это уронит достоинство ордена. То, что ей не удалось захватить Кан Хуэйхэ, можно было считать маленькой победой Фу Хэнъяна, но Цзяо Лицяо собственной персоной беззастенчиво и беспрепятственно разгуливала по пику Сяоцин, и никто не мог её остановить — и это тоже показывало беспомощность ордена “Сыгу”, таким образом, обе стороны остались наравне, никто не сумел одержать верх.

После похищения Сыма Юя Фу Хэнъян погряз в заботах, Сяо Цзыцзинь же всеми помыслами был с Цяо Ваньмянь и не обращал внимания ни на что другое. Не прошло и нескольких дней, как ко всеобщему удивлению, Фу Хэнъян вызволил Сыма Юя, в цзянху тут же посмотрели на возрождение “Сыгу” другими глазами, а Сяо Цзяцзинь испугался. Фан Добин всё больше проявлял интерес к новому ордену “Сыгу”, а Ли Ляньхуа в выделенной ему Фу Хэнъяном “аптеке” выращивал в двух горшках азалии, каждый день поливал цветы, прогуливался, читал и спал — словом, наслаждался жизнью.

К этому времени со свадьбы в Павильоне дикой зари прошло уже больше месяца.

С мужем, известным по всей Поднебесной, отдающим ей все свои силы, нежность и заботу, Цяо Ваньмянь постепенно забыла прошлое, связанное с Ли Сянъи, с каждым днём смягчаясь всё больше, и жила неторопливой размеренной жизнью.

В этот день после полудня стояла чудесная погода, порхали бабочки и в небе танцевали ласточки. Хотя на пике Сяоцин собралось несколько сотен улиньских соратников, никто не тревожил её спокойную жизнь. Цяо Ваньмянь совершила омовение и в красном платье и с распущенными волосами неспешно дошла до могилы Ли Сянъи. За могилой не ухаживали больше месяца, и земля на ней покрылась мелкими бледно-лиловыми цветочками с пятью лепестками, простыми и нежными.

Я всё-таки подвела тебя.

Она встала перед надгробием. И раньше в эти моменты в её сердце не было покоя, а теперь тем более. Когда-то она считала, что сумеет сберечь чувства, и всю жизнь, даже несколько жизней не изменит им, но не прошло и нескольких лет… Она слегка опустила голову — несколько лет? Пять лет? Десять… Нет, не прошло и десяти лет, а её чувства уже изменились. Когда приняла решение выйти замуж за Сяо Цзыцзиня, думала, что потом пожалеет, но в итоге оказалась счастлива.

Сянъи, ах, Сянъи, я всё-таки подвела тебя, будь ты жив, наверняка возненавидел бы меня? Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. С его характером, непременно возненавидел бы, и ненавидел бы так, что небо бы перевернулось и земля опрокинулась, до последнего вздоха? Быть может… даже убил бы её или Цзыцзиня…

Но он уже мёртв, утонул в Восточном море и никого не убьёт… Поэтому даже изменив ему, она не боится его, даже будучи виноватой, не чувствует тревоги. Она не сводила глаз со слов “Здесь покоится преданный друг, Ли Сянъи” на надгробии, и хотя была счастлива, в глубине души всё же чувствовала пустоту и неудовлетворённость. Выйдя замуж за Цзыцзиня, должна она хвалить себя или считать, что заслуживает наказания… должна радоваться или плакать?..

За могилой с одеждой Ли Сянъи кто-то был. Постояв некоторое время, она постепенно разглядела, что неподалёку некто, нагнувшись, что-то подбирал в зарослях. Она долго наблюдала в растерянности, и только потом поняла, что он убирает свечи, воткнутые в землю в тот день подчинёнными Фу Хэнъяна, и подумала про себя: есть ещё в мире люди такого мягкого тихого нрава…

Ли Ляньхуа после полуденного сна полил свои азалии, неоднократно высмеянные Фан Добином за вульгарность, и решил прогуляться. После круга по пику Сяоцин его настигло непреодолимое желание прибраться, и он принялся вытаскивать свечи — чтобы избежать горного пожара и чтобы они не мешали расти цветам и деревьям.

— Дважды цвести порою цветам дано,

Юность одна, у людей не бывает двух.

Почести бренны, богатство — к чему оно?

Радость, покой — и ты небожитель, дух*… — напевал он распространённый в последнее время мотив. Он собрал уже целую гору свечей и, похоже, собирался найти корзину, чтобы унести их на спине.

Стихи цитируются по сборнику “Классическая драма Востока”, Перевод стихов Арк. Штейнберга и Е. Витковского