Лотосовый Терем

“Тут” и “там”, о которых говорил Ли Ляньхуа, находились соответственно на шаг от его левой ноги и на шаг от правой. Замолчав, все то глядели на его сапоги, то недоуменно осматривали гибискус, даже не зная, что сказать.

— Что ты имеешь в виду? — не выдержал Мужун Яо. — Неужели уже знаешь, кто убийца?

Ли Ляньхуа воткнул саблю в землю и улыбнулся ему.

— Похож я на Гуань Юньчана*, отрубившего голову Дяочань*?

Гуань Юньчан — Гуань Юй, герой “Троецарствия”

Дяочань — одна из четырех красавиц Древнего Китая, была замужем за Люй Бу.

Мужун Яо окаменел.

— Не похож! — влез Ши Вэньцзюэ. — Скорей говори, кто убийца?

Ли Ляньхуа пробежал взглядом по лицам.

— Барышня Чилун, я знаю, что задавать такой вопрос неучтиво, но не могли бы вы рассказать мне, как оказались в “Женском доме”? — Наконец остановив взгляд на лице Чилун, он ласково посмотрел на неё и мягко спросил: — Юй Лоучунь вас принудил?

Чилун, стоявшая в сторонке, не издавая ни звука, вдруг застыла.

— Я сирота… — наконец начала она, снова замолчала, а потом со злобой заговорила: — Юй Лоучунь убил моих родителей, чтобы заполучить меня. Сказал, что я рождена быть танцовщицей, и только под его покровительством стану лучшей в мире.

Все онемели.

— Неужели это ты… убила Юй Лоучуня? — выдавил Ши Вэньцзюэ.

Ли Ляньхуа покачал головой, но не успел ничего сказать.

— Кто сказал, что я убила Юй Лоучуня? — холодно возразила Чилун. — Я всего лишь слабая женщина, не владею боевыми искусствами, как бы я с ним справилась?

Прикусив язык, Ши Вэньцзюэ посмотрел на друга. Ли Ляньхуа неожиданно вытащил из-за пазухи что-то жёлто-белое и вялое, взял двумя пальцами и улыбнулся Чилун.

— На самом деле, очевидно, кто убийца. Всё это время я размышлял, кто не может быть убийцей.

Эти слова всех заставили перемениться в лице. Ши Вэньцзюэ охнул и переглянулся с Гуань Шаньхэном.

— Неужто и ты убийца?

— Что за чушь! — разозлился Гуань Шаньхэн. — Как по мне, так это ты, негодяй — отпетый мошенник, ещё и рожа чёрная, наверняка злодей!

— И что с того, что кожа тёмная? — яростно заспорил Ши Вэньцзюэ. — Темнокожий — значит, преступник? Судья Баогун был лицом чернее всех, выходит, он все преступления совершил, так, что ли?

— Рожа чёрная — человек плохой! — упорствовал Гуань Шаньхэн.

Ши Вэньцзюэ хотел было ткнуть в нос этого борова и разобраться с ним, но к несчастью, был ниже его на две головы, а потому проделать такой жест представлялось несколько затруднительным. Он как раз ломал голову, чем бы атаковать взамен, как Ли Ляньхуа заговорил:

— Вы оба талантливые и элегантные, настоящие герои нашего поколения, так что… разумеется, не убийцы. — От этой фразы остальных перекосило, однако лицо Ли Ляньхуа оставалось приятным. Склонив голову набок, он оглядел их. — Кто убил Юй Лоучуня, на самом деле можно понять, основываясь на том, что кто-то копал яму за “Садом серебряного сердца”. Смерть Юй Лоучуня не случайность, а предумышленное убийство.

Ши Вэньцзюэ кивнул.

— Но как ты понял, что копали там, где сейчас стоишь?

Ли Ляньхуа с улыбкой сделал два шага в сторону. Теперь он стоял недалеко от конских пиявок, под гибискусовым деревом, ближе к влажной земле у пруда.

— Почва здесь влажная и близко к дереву. Оттого, что земля сырая, сложно разглядеть, что здесь копали, а с другой точки не получилось бы так, чтобы комья летели в сторону гибискуса.

Он легко воткнул в землю облачную саблю и копнул. Здесь дело шло гораздо быстрее, чем с твёрдым грунтом под деревом, и вскоре под верхним слоем сырой почвы показалась зелёная ткань. Ли Ляньхуа остановился и перевёл дух.

— Тут и лежат остальные части Юй Лоучуня. Всю историю в двух словах не расскажешь, если кто-то не хочет слушать или уже всё знает, может по желанию уйти.

При таком построении фразы кто бы осмелился уйти “по желанию” — ведь разве это не значило бы признать, что “уже всё знаешь”?

Ли Ляньхуа вручил саблю Ши Вэньцзюэ и посмотрел на него по-доброму, намекая, чтобы тот продолжил копать. Ши Вэньцзюэ выругался про себя: и почему я должен работать за этого мошенника? Но как по волшебству взял саблю и принялся усердно трудиться. Ли Ляньхуа отряхнул одежду, хлопнул в ладоши и сел на чистый огромный фигурный камень возле пруда. Этому камню не было цены, а он уселся на него как в кресло, расположился поудобнее, прочистил горло и неторопливо заговорил.