Когда Лотта зашла в узкое фойе этого притона, где портье за стойкой администратора слушал радио: как назло, играла одна из новых песен Курта, для которых она уже давно перестала быть первой исполнительницей: «Je ne t’aime pas». Не к ней ли обращены эти слова?
Она пьет арманьяк, пока его обжигающая сладость не превращается во что-то едкое, комната перед глазами плывет, и она направляется в ванную. Ее так тошнит, что приходится согнуться над унитазом и ждать, чтобы все вышло. Ничего не происходит, только пищевод несколько раз судорожно сжимается. Протрезвев, она стоит у зеркала и смотрит на себя неподвижным взглядом. Ее щеки пошли пятнами, будто у нее температура, глаза налиты кровью.
— Каролина Вильгельмина Шарлотта Бламауэр, ты последняя тварь.
Хватится ли кто-то этой женщины? Хватится ли она сама себя?
Вернувшись в спальню, Лотта садится на край кровати. Шум в голове должен наконец прекратиться. Надо что-то сделать. Сейчас, как только найдет в сумочке маникюрные ножницы. А потом, о высшая сила, будь что будет.
Стук. В дверь. Лотта не сразу понимает, где она. Знает только, что должна встать. Кажется, она попала в один из тех кошмаров, в котором думаешь, что просыпаешься, а глаза открыть не получается. Должно быть, она заснула. Стук прекратился. Но теперь она слышит мужской голос. Если он не прекратит кричать, голова у нее лопнет. Она хочет попросить этого человека оставить ее в покое, но не может произнести ни звука. Наконец ей удается принять вертикальное положение. Она встает, но ноги тут же подкашиваются, и она садится на колени прямо на пол. Пока Лотта приподнимается на руках, проходит целая вечность. Она осторожно ставит одну ногу за другой.
— Лотта, черт, я сейчас попрошу выбить дверь.
Когда она узнает голос, то нервно ухмыляется.
— Брави. — Она открывает дверь и в знак приветствия пытается броситься ему за шею. Но он хватает Лотту за руки, чтобы держать ее на расстоянии. Смотрит как-то брезгливо. Она следует за его взглядом и замечает темно-красные борозды на своих руках. Об этом она забыла начисто.
— Ого!
— Это все, что ты смогла придумать? — Брави смотрит на нее с негодованием, перед тем как осторожно обнять за плечи, чтобы отвести назад в постель. — Садись. Я сейчас приду.
— Ты куда?
Не отвечая, он исчезает в ванной. Вскоре возвращается с влажным полотенцем. Осторожно промакивает раны.
— Я вызову скорую.
Лотта качает головой.
— Непохоже, что моя жизнь в опасности. Кажется, я ничего не могу сделать как следует.
Щеки Брави вспыхивают от гнева.
— Зачем ты вообще это сделала?
— Я…
— Несмотря на все глупости, которые ты уже натворила… я до сих пор всегда ценил тебя, потому что ты не из тех, кто так сильно себя жалеет.
Лотта хрипло смеется.
— О, какой комплимент!
Он закатывает глаза.
— Подожди, я схожу вниз и спрошу бинты у портье. Я могу быть уверен, что за это время ты не натворишь дел?
Кивнув, она протягивает ему руку. Он поспешно отстраняется.
— Осторожно, пожалуйста, не трогай меня. Если я появлюсь внизу в крови, меня точно арестуют.
— Бравый Брави — брутальная бестия. Мне бы это понравилось.
— Ты наклюкалась до чертиков. Я ухожу.
На секунду Лотте кажется, что Брави в гневе решил ее оставить. А что, если она все-таки умрет? Совершенно одна в этой задрипанной комнатушке. Ей так холодно, и только щеки ее горят от стыда — она понимает, что он прав. Лотта никогда не хотела умереть, только воскреснуть.
— Мой спаситель… — бормочет она, когда Брави все же возвращается. Под мышкой у него аптечка. Он садится рядом на кровать и молча обрабатывает ей раны.
— Он мне нужен, — вырывается у нее.
— Поэтому ты позвонила мне? Я должен был найти тебя и рассказать ему?
— Я тебе позвонила?
— Ты плохая актриса.
— Нет, это не так — если бы я лгала, ты бы не заметил. Я не помню, чтобы кому-то звонила.