И только позже, когда все ушли и она осталась в доме одна, пришло наконец осознание. Потом ее постоянно, даже в состоянии бодрствования, преследовало чувство, будто она куда-то проваливается: такое иногда испытываешь, засыпая. Она опускалась на дно моря, погребенная толщей воды, которая перекрывала ей воздух. В могиле Курта не могло быть темнее, чем на такой глубине. Самые верные друзья Лотты, включая Ауфрихтов, которые тоже эмигрировали в Америку, навещали ее почти каждый день. Марго даже иногда спала в ее доме, чтобы у Лотты не возникло никакой дурной мысли. Если бы Лотта не была до предела измотанной, она бы ей сказала, что ночью она не нуждается в охране. Именно во снах она чувствовала себя живой. Курт приходил к ней. И только на рассвете снова ускользал. Тогда она вцеплялась руками в его подушку и просила простить ее за то, что не стала ему такой женой, какую он заслуживал.
Одним из свидетельств покаяния, которое она решила принести, было письмо к Касу, в котором она просила сообщить, как именно прошел побег Курта из Мюнхена. Едва ли не больше, чем развод, Лотту тяготило то, что тогда, в Мюнхене, она его оставила, чтобы поехать к Отто в Вену. Уже потом она преподносила это всем в качестве захватывающей истории о добрых жандармах и глупых нацистах по пути из Берлина во Францию, пока сама в нее почти не поверила, потому что не могла заглушить стыд, возникший вскоре после ухода из мюнхенского отеля. Они никогда не обсуждали, что случилось потом. Лотта понятия не имела, как Курт добрался до Франции. Зная, что это будет ее мучить, она потребовала, чтобы Кас все рассказал.
Когда они уехали в Новый Свет, то решили с Куртом не оглядываться назад. Но как бы оптимистично они тогда ни смотрели в будущее, Курт не дал себя принудить зачать ребенка. Он делал вид, что беспокоится о ее здоровье, хотя один врач уверял, что небольшая операция вернет ей возможность родить. И все же Курт опасался, что беременность навредит сорокадвухлетнему организму его жены.
Лотта была бы счастлива заботиться о каком-нибудь малыше. У нее было достаточно времени. Напрасно все думали, что американцы только и делали, что ждали такую, как она. В последние годы Лотта была не более чем женой чрезвычайно успешного композитора мюзиклов, а Курт тем временем праздновал один триумф за другим.
— Дорогая, я не обязан жить за счет сына, — надеюсь, что мое творчество оправдает себя.
После его смерти новый муж Лотты помог увидеть в словах Курта ее новое предназначение. С тех пор при поддержке Джорджа Дэвиса она заботи-лась о музыке Курта как мать. Джордж был идеальным спутником. Благодаря ему Лотта была верна покойному, как никогда. Он был гомосексуалом и уже поэтому не был заинтересован в том, чтобы заменить бывшего мужа. Напротив, музыка Курта была великой страстью, которую они могли разделить.
— Видишь, теперь я все-таки стала для тебя идеальной женой, — призналась она однажды вечером на подушке Курта.
В Америке выяснилось, что ни Курту, ни Лотте не удается полностью игнорировать противоположный пол. Однажды он чуть не бросил ее ради другой женщины. Но тем не менее до конца его дней они оставались
— Сохрани его наследие, — предложил он.
Лотта пришла в себя. Первые вдохи новой жизни были так болезненны, что она возненавидела своего друга за его старания. Но когда Лотта поняла, насколько он прав, они поженились. Все слухи, что Джордж использует ее в финансовых интересах, она игнорировала. Конечно, он не умел обращаться с деньгами, но никому не удалось сделать то, что получилось у него.
Без настойчивости Джорджа она бы никогда не выступила с произведениями Курта в Таун-холле Нью-Йорка. За несколько минут до своего выхода Лотта проклинала его на чем свет стоит, потому что была убеждена, что провалится.
— Подумай, какую радость ты ему доставишь. — Джордж улыбнулся, не обращая внимания на проклятия Лотты.
Она вышла на сцену с поникшими плечами. Голос сначала звучал слишком тихо, жесты были робкими. Но во время выступления что-то произошло. Неожиданно к ней вернулась часть ее самой, по которой все последние годы она втайне скучала. Лотта взлетела и превратилась в бабочку. В конце зрители аплодировали с такой силой, что у нее потом часами гудело в ушах. На минуту она почувствовала себя виноватой в том, что после смерти Курта еще была способна испытывать такую эйфорию. Но потом поняла, что она его не предает. Вступая в новую жизнь, она исполняет его завещание.