Лотта Ленья. В окружении гениев

Меня! – понимает Лотта, когда его взгляд останавливается на ней. Он медленно подходит, не обращая внимания на окружающих, будто ждет, что ему уступят дорогу. Только когда Пасетти встает перед ней, она вспоминает о Курте, но не может его найти, визави загораживает ей вид.

– Добрый вечер, госпожа Ленья, – говорит он.

– Добрый вечер. Мне называть вас барон фон Пасетти-Фриденбург? Или лучше доктор?

– Мадам, я могу быть всем, чем вы пожелаете.

Голос его глубокий и обволакивающий. Его герой в спектакле влюбляется в ее героиню.

– Так вы самозванец? – дразнит его Лотта.

– Узнайте сами.

Сцена 6

Прощание – Вена, лето 1932 года

Лотта осматривается в маленькой комнате матери, которая сегодня ей кажется еще более тесной, чем раньше. Она точно помнит, как потертая ткань дивана царапает голую кожу. Мать и сестра Мариедль сидят на диване и смотрят на нее в ожидании. Лотта выбрала деревянный кухонный стул. Он неудобный, зато в обивке не витает неприятный запах отца и отчима. На секунду Лотта жалеет, что не послушала Отто, когда он утром настаивал на поездке в Сан-Ремо.

– Дай мне встать, пожалуйста, – со смехом воскликнула она, отстраняя от него свое потное тело.

Шутливо возмущаясь, он выпрямляется:

– Ты точно не хочешь поехать со мной?

– Я обещала маме приехать.

Она поворачивается на спину и приподнимается на локтях.

– Я буду через два дня. Жди меня на Ривьере. Разве это не прекрасно звучит? – Она с наслаждением повторила свою просьбу, подчеркивая каждое «р». – Жди меня на Ривьере.

С собачьим рычанием он перекатился на нее, прижав крепко к матрацу.

– Но не заставляй меня ждать слишком долго, слышишь?

Лотта не была против, чтобы ее хоть раз взяли силой, приблизила его лицо к своему и поцеловала в губы.

– Мне ведь не надо уходить прямо сейчас.

Ее никогда не впечатляло жеманство других девушек. По ее опыту, редко получаешь то, что хочешь, притворяясь, что не хочешь. В самом начале их романа она все же колебалась, узнав о его ребенке. Он сам тогда, видно, забыл о нем, но их общий коллега Лотте напомнил. Хотя было уже поздно. Они с Отто попали в водоворот страстей, в котором тягчайший грех – не пережить такое большое чувство. Оно оправдывало любые жертвы. Сопротивляться я совершенно не в состоянии. Но мысль о его семье иногда ее задевает. Лота отожествляет себя с ребенком – наверное, потому, что у нее нет своего и она все еще остается дочерью.

В комнате матери она задумывается, не остаются ли в итоге все они детьми, пока есть такая комната и в ней – мать. Как бы ни были тягостны воспоминания, Лотту еще больше пугает осознание того, что не будет никакой Йоханны Бламауэр, к которой она может вернуться. Лотта хотела, чтобы матери не было тяжело в ее присутствии.

– Как Курт? – Упрек невозможно не услышать.

– Замечательно, мама. Он пишет новое произведение. И наверное, даже не замечает, что меня рядом нет. Ты даже не знаешь, мама, каково иногда быть с ним.

– Это хорошо, он парень культурный, твой муж. Толковый, вон из какой семьи, если подумать.

Лотта подавляет смех. Она знает, что бедные люди должны защищаться от богатых, презирая их.

– Он такой, – подтверждает Лотта.

– Курт поедет с тобой в Сан-Ремо? – Мариедль с любопытством смотрит на нее.

Сестра Лотты почти на десять лет младше и уже достаточно взрослая, чтобы обзавестись собственным домом. Но несмотря на это, по-прежнему живет на Амайсгассе. Мариедль – вообще-то ее зовут Мария – остается здесь, хотя ненавидит отчима. Ей не нравится думать, что есть мир за пределами Пенцинга. Понять это Лотта не в состоянии. В последнее время она так много путешествовала, но все равно чувствует, как сдавливает грудь. В объятиях нового любовника это чувство ослабевает, но полностью никогда не проходит, кроме, возможно, моментов соединения с ним.

Лотта качает головой:

– К сожалению, Курт не может поехать. Теперь он знаменитость. Он не отрывается от работы, только сочиняет.

– А ты так похорошела, Лотта.

Мариедль осторожно проводит рукой по ее блузе из нежного струящегося материала.

– Правда? – спрашивает Лотта с улыбкой.

– Да, правда.