Лоуни

Это была правда. Ничто, казалось, не выходило наружу через дубовые двери, не покидало толстые, словно крепостные, стены. Свет, проникающий в окна, оставался здесь пленником: дерево поглощало его. На протяжении веков молельные места, кафедра и мизерикорды[21] потемнели и приобрели вид эбеновых, как и балки, поддерживающие крышу, — каждая была сделана из ствола огромного дуба, так что у прихожан создавалось впечатление, что они находятся внутри перевернутого корабля.

Запах старой бумаги и свечных огарков был таким же вечным, как и могильные плиты на полу в центральном приделе. Дверцы шкафчика для священных сосудов держались на петлях, выкованных в те времена, когда пытали водой ведьм и умирали от чумы. Это было место, где вафельные печи, ящики для подаяний и подставки для лучин оставались рабочими инструментами. Где на церковных вратах оставался дверной молоток, имелся приходской сундук, вырезанный из цельного ствола каштана, а над купелью висела таблица кровного родства в качестве основы для расчетов, необходимых, чтобы избежать кровосмешения среди невежественных бедняков. Хотя, на мой взгляд, к тому моменту, когда младенца погружают в воду, вспоминать об этом уже довольно поздно.

Там, где ряды скамей кончались, располагались скульптурные изображения Семи Смертных Грехов, стертых почти до полной неузнаваемости руками бесчисленных прихожан, которые хватались за них в момент коленопреклонения. Но все-таки можно было различить свернувшееся клубком во сне Уныние, срыгивающее себе на бороду Чревоугодие и Гнев, суть которого состояла в том, что он лупил своего ближнего ослиной челюстью.

Между нефом и алтарем в церкви все еще имелась алтарная перегородка с изображенными маслом разнообразными святыми внизу и распятием наверху. Еще выше можно было видеть часть изображения Страшного суда, и хотя большая часть изображения уже отвалилась, сам размер росписи был впечатляющим. Она раскинулась по камню как мрачный тлен.

— Других таких я к северу от Глочестера не видел, — сказал Родитель, снова наклоняясь ближе к отцу Бернарду и указывая наверх. — То есть он уступает росписи в Патхеме или Венхастоне, но все же.

— Я бы не хотел видеть это у себя в доме, — заметил отец Бернард.

— Не знаю, — возразил Родитель, — притягивает глаз, тем не менее.

— Скорее ваш, чем мой, — не согласился с ним священник.

Когда я был маленьким и верил всему, что отец Уилфрид рассказывал про ад и вечные муки, Страшный суд был причиной множества моих бессонных ночей в «Якоре». Думаю, потому что в каком-то смысле мне было уже известно место, которое там изображено, а значит, все это могло существовать на самом деле.

Содержание напоминало мне школьную игровую площадку с ее повседневным произволом и всегдашним страхом, что какая-то — неизвестно какая — черта в тебе может оказаться подлежащей наказанию путем молниеносной физической расправы. Слишком высокий, слишком маленький. Нет отца, нет матери. Мокрые брюки. Порванные ботинки. Не то сословие. Сестра гуляет.

Сволочи!

Ад управлялся логикой детей — Schadenfreude[22], протяженностью в вечность.

На фреске осужденные на муки, зажатые в узкой расщелине в земле, были вдавлены друг в друга и плавали вниз головой в нечистотах, перед тем как свалиться вместе с осыпающейся горной породой прямо в когтистые лапы похотливых чернокожих демонов, которые хватали их за волосы и вонзали раскаленные ножи в их плоть. И это было всего лишь предварительным наказанием.

Грешники просто падали на ковровую дорожку, где самые закоренелые насельники царства Гадеса собрались, чтобы молиться за души этих новоприбывших в тщетной надежде на собственное избавление. Их лица были обращены наверх, рты в отчаянии широко раскрыты, как клювы птенцов в вороньем гнезде.

Далее, нечестивцев собирали в огромные котлы, где из них готовили кушанье для Сатаны, который сидел на корточках, наподобие рогатой жабы, и окунал в горшки с соусом вилку для фондю с нанизанными на нее корчащимися червячками — человеческими телами — и глотал их целиком, не жуя, по-видимому чтобы, пропустив их через кишки наружу, начать весь процесс заново.

В других частях Ада пытки были настолько жуткие, что даже становилось смешно, но это тревожило меня еще больше. Насмешки над Адом, думал я, приведут к еще худшему наказанию, если я когда-то туда попаду.