Ловчие (СИ)

Но я не шевелился. Стоял в кругу блуждающего маятником мутно-жёлтого света и всматривался в темноту, ощущая струйки холодного пота по спине. Потому как движение во тьме даже не мерещилось. Оно было явное: множественное, мерзкое, узнаваемое.

В темноте шевелились змеи.

— С-с-слишком рано… Ещё не время… Очнис-с-с-с-сь…

Я задрал голову и со сдавленным вскриком присел. Надо мной была не лампа никакая. Меня освещали жёлтые глаза покачивающейся в танце чудовищной чешуйчатой головы.

Щёку обожгло, и видение сгинуло.

— Не-не, дружище… Не-не…

Ещё один удар. С другой стороны. Иисусом я себя не провозглашал и пощёчины терпеть не намеревался. Да только отреагировать никак не мог. Тело гудело, словно бы меня разбило электрическим разрядом, и почти не слушалось, а перед глазами плыли жёлтые круги, которые иногда сливались, образуя в центре чёрный клин вертикального зрачка, от которого нестерпимо хотелось отмахнуться.

— Дыши. Сейчас тебе нужно просто дышать. Не пытайся открыть глаза… - опять удар по щеке, - не пытайся говорю! Пока просто дыши, мозгу нужен кислород. Иначе хрен знает, что будет. Без ранга и касты, да в верхнюю сферу! Да в открытую! Н-да, глаза-то тебе хорошо пожгло. И как ты это делаешь?! Второй раз уже…

Почему-то несло гарью и было откровенно холодно. Кто бы ни был рядом, он помогал мне. Я же ощущал себя стираной тряпкой. Яйцом, что влепили со всего маху в стену. Горло болело так, словно я хлебнул виски из рассказа Андрея, в которое плюнула Нонго. Как будто я телёнка целиком выблевал. Лихо постаралось наславу.

Лихо…

Я заглянул в храм и увидел его на своём обычном месте. Спокойным. Неподвижным. В кругу света, что проецировал постамент. Смотрело ли оно куда-то в сторону, или же просто цепенело - не понять. Гжея тоже была на месте. При моём появлении она пошла вся радужными разводами, запереминалась с ноги на ногу. Радовалась, вроде как. Жигуль нашёлся внутри затянутого джунглями бомбардировщика за странным занятием: он задумчиво примерял каску с надписью к паху, будто хотел сделать из неё своеобразный набедренник. Гремлин и ухом не повёл, у него всё было в порядке, как и не происходило ничего. К нкои я даже заглядывать не стал - рыба, она и есть рыба.

Теперь точно откладывать некуда. Первым же делом, как появится возможность, выдумаю лихо заповедник. Нафиг. Не знаю почему оно напало, но хватило и раза.

На новом стеллаже, как награда за всё это сумасшествие, одиноко переливалась эмпа.

— Тебе крупно повезло, Костя, - устало произнёс тот, кто был со мною рядом. - Кстати, можешь открыть глаза. Только медленно. Я завесил окна.

Слёзы лились, словно бы неподалёку кто луку пару головок на тёрке искромсал. То ли расплывалось всё, то ли передо мной поначалу стояло нечто неоформленное и неясное. И говорило это неясное очень уж знакомым голосом. Я медленно сел. Ощупал себя. Цел. Монеты и деньги были на месте. Паспорт тоже. От этой катавасии с пауками, посланцами, змеями и центрифугами в высших сферах мироздания зверски хотелось курить.

— Дай огня… - выдавил я еле как.

— Зажмурься только.

Я затянулся и расслабился. Хотел спросить который час, да плюнул. Пофиг. Вотчина подождёт. После такого пусть все ждут.

— Как ты меня нашёл?

— Место пробуждения всегда сакрально для пробуждённого. Особенно, если он - прирождённый. И уж тем более, если он прирождённый Велес, в чьей крови течёт проклятье, позволяющее ему бродить по всем сферам реальности. После того, что со мной случилось, мне оставалось только ждать тебя тут.

Я затянулся, смахнул надоедливые слёзы и заглянул в бледное худое лицо Виктора. Мы с ним были в моей квартире.

Глава 34

Смеркалось, и кое-где зажигались фонари. Я щурился, вытирал надоедливые слёзы, но усердно всматривался в такой знакомый и такой чужой уже вид из окна. Единственного целого на всю квартиру, без мутной плёнки. Глаза болели и слезились даже в сумерках, хорошо ещё зрение сохранилось. Виктор сказал, что я вовремя сообразил сбежать в храм.

Он много интересного сказал перед тем, как выйти. И такие вот простые откровения меня уже даже не злили. Во-первых, я сам виноват в том, что нёсся сломя голову, ничего вокруг не слушая, ни во что не всматриваясь. Во-вторых, некому мне было что-то такое рассказывать. Дед? Может быть. Но как-то всё не срасталось.

Я начинал уставать от роли тычущегося во всё котёнка. Но что мне оставалось? Лечь и руки на груди скрестить? Возможно, я так и сделаю. Но только рядом с остывающим ещё больше телом Нонго.