Ловчий

Я насторожился и весь обратился в слух. Где-то рядом слышалось мычание и всхлипывание. Я вытащил из-за пояса кинжал и бросился бежать на звук. За поворотом в зарослях метровой лебеды боролись двое. Девушка в изодранном платье отбивалась от наседавшего на нее насильника. Тот зажимал одной рукой ей рот, а второй задирал на жертве подол. Жертва отчаянно брыкалась и пыталась прокусить ладонь парня. Наконец ей это удалось, парень ойкнул и одернул руку, но тут же залепил девушке увесистую оплеуху. Приставил к ее горлу нож и прошипел:

— Если хочешь жить…

Договорить он не успел. Я схватил его за ворот и сдернул с жертвы. Он покатился по траве, выронил нож и удивленно уставился на меня маленькими как у хорька глазками. Девушка вскочила и, прижимая лоскуты платья к груди бросилась прочь.

Хорек схватился за нож, но встать не успел. Удар сапога в челюсть опрокинул его в новь, а нож улетел в заросли травы. Я подошел к стонущему «Казанове» и встал ему коленом на грудь, так, что у того чуть хрустнули ребра. Острие моего кинжала уперлось в его горло. Другой рукой я зажал ему рот.

— Ш-ш-ш, — успокоил его я. — Не дергайся. За все приходится платить… Ты сам виноват…

На шее парня пульсировала жилка. Она испуганно подрагивала и манила своей незащищенностью. Как давно я этого не делал. Казалось не полгода прошло, а целая вечность. Я смотрел жертве в глаза в предвкушении ее скорой смерти. Один умелый чирк, и теплый красный фонтан унесет из тела насильника жизнь. Кровь впитается в землю и успокоит мою душу. Я сжал рукоять ножа так, что пальцы мои побелели. Острие кинжала чуть заглубилось в молодую кожу и пустило красную струящуюся ниточку по его шее…

Нет, нельзя выпускать наружу своих внутренних демонов, однажды они окрепнут и сожрут тебя. А я теперь хочу жить. Впервые за много лет у меня появилось желание жить… Но просто так злодея я не могу отпустить. Я оторвал кинжал от его горла и провел лезвием ему по щеке. Парень мычал, но боялся шевельнуться. Узкий линейный разрез украсил морду насильника.

— Это тебе будет напоминанием на всю жизнь о сегодняшнем вечере, — проговорил я, вытирая клинок о его рубаху. — А сейчас иди домой и никогда больше так не делай, в следующий раз порез будет гораздо глубже и пройдет по твоему горлу. Ты меня понял?

— Да, господин, — всхлипывал хорек. — Только прошу. Не убивайте…

— П-шел отсюда! — я встал и поддал для ускорения преступнику пинок. — Повезло тебе… Добрый я сегодня…

Несостоявшийся насильник прижимая ладонь к щеке, рванул из переулка. Один ботинок слетел с его ноги, но он даже не обернулся, а поспешил раствориться в темноте. Оттуда вскоре донесся его вопль:

— Мы еще встретимся чужеземец! Ты заплатишь за это!

Вот мразь… Может зря я его отпустил? Мелькнула в голове гаденькая мысль… Сегодняшний вечер его ни чему не научил. Люди не меняются, надо было сделать «чирк», да и душа моя истосковалась по крови…

Ну, теперь поздно об этом рассуждать. Я вложил кинжал в ножны и побрел назад к дому рябого. Крестьянин уже смылся, а угли в глиняной чаше догорали. Из распахнутого окна слышались пьяные выкрики Каллина и Тиона. Они оживленно о чем-то спорили, будто старые друзья. Вот что делает алкоголь. Он не снимает проблемы, а позволяет взглянуть на мир по новому. Если враг собутыльник, то получается на время пьянки он уже друг?

— Где тебя носило? — захмелевший Тион встретил меня радостным возгласом. — Садись мяса поешь! Да спать ложиться надо. Завтра в путь…

* * *

Я проснулся и открыл глаза от того, что мне в горло уперлось что-то острое. Поборов желание резко вскочить, я схватился руками за острый предмет. Вспыхнули факелы и осветили дом.

— Тише, господин! — в мое горло рябой упер вилы. — Не дергайтесь! Я скосил глаза и огляделся. Куча крестьян, вооруженных вилами и серпами, заполонила комнату. Полупьяные Каллин и Тион были тоже прижаты к лежанкам зубьями вил.

— Какого дьявола вам надо! — прохрипел кузнец.

— Какие вы неблагодарные господа, — пропел рябой. — Я вас приютил, накормил, а вы сынишку моего изувечили! — Что ты несешь, смерд?! — рявкнул Тион.

— Иди сюда сынок, — крестьянин кивнул в темный угол, оттуда вышел парень в одном ботинке и с замотанной щекой.

Повязка еще кровоточила свежими потеками. Он хлопал на меня злобными хорьими глазками, выставив вперед ржавый нож.

— Это он, отец! — загнусавил горе-насильник.

— За что же ты господин, так с моим сыном?

— А он тебе не рассказывал? — пробормотал я, стараясь не двигать кадыком (вилы впились настолько сильно, что казалось, кожа вот-вот лопнет). — Он деваху в подворотне чуть придушил и…

— Ой! — оборвал меня рябой. — Деваху хотел снасильничать! То же мне событие! Сколько блудниц по ночам шастает, дело молодое, а ты моему сыночку, господин, отметину, как рабу на всю жизнь оставил! Не хорошо…

— Ну так вызови королевских стражников, я отвечу перед судом, если виноват, а если нет, то сынок твой в кандалах гнить будет! — проскрежетал я.