Love.и куска.me

– Ты думаешь, после того, что вы сделали, бог будет охранять вас? – я указал на окно, за которым полыхал ненавистный Императору город. – Ваши души теперь здесь, – я протянул им кошель с деньгами.

Один было потянулся к нему, да отпрянул, испугавшись собак, устроившихся у моих ног. Вдоволь насладившись картиной их страха, я положил кошель на стол, перешагнул через недоеденные тела, и направился к выходу. Меня ждали другие дела, более важные, чем эта свора наемников. Но, все-таки не удержавшись, я сказал на прощание:

– Фас.

Это был сон. Но почему-то мне показалось, что я уже видел раньше эти места. Эти вытоптанные луга, опустевшие дома, горящий город; будто бы я уже был там, когда-то давно, а, возможно, и буду. Когда-нибудь. Всегда хочется верить, что нынешние беды лишь испытание за прошлые прегрешения. И если мой сон лишь болезненное воспоминание, то заплатить я должен буду цену весьма и весьма немаленькую. Сон. Сон о евгенике, черно-красных флагах и пылающем городе. Целом городе неизлечимых. Сон о классных комнатах и школьных партах, которые так и не дождались своих учеников. Сон о других временах. Прошлом? Будущем? Открываю глаза. Нет, все по-прежнему. Настоящее.

– Тебе все равно, что там горят женщины и дети, старики и, возможно, те, кого ты знал?

– Нет, не все равно. Мне их жаль. Но они безнадежны. Они бы отказались от нашей помощи. Так зачем же нам тратить на них силы и средства?

– Тебя бы назвали бездушным чудовищем.

– Ты знаешь, что это не так. Я романтик. А пылающий город – это так романтично.

Смотришь в кружащийся потолок, пытаясь понять: радуешься ты или сожалеешь о том, что сон закончился? Но мысли змейкой пробегают по стенам и исчезают вместе с тобой в объятиях очередной порции радиопомех.

И все это для того, что встать утром, вытереть сонные осколки твоего лица и попытаться собрать их в нечто целое, цельное, без швов и дыр тревожащих тебя мыслей. Не грусти, полководец своих сновидений, время течет, утекает, исчезает меж пальцев, скользит вниз, не застревая в глотке. И кончится все хорошо.

Я ставлю чайник, готовлю завтрак, включаю музыку, смотрю в окно. Обыденными шажками тикают часы на стене. Задумчиво глядеть на улицу, проходящих мимо людей, куда-то спешащих; на почти облысевшие ветви деревьев, на грязный снег у подъезда; на хорошие машины и дорогие костюмы одних; на взлохмаченную бедность и алкогольные глаза других. И на себя, отражающегося в стеклах, как на что-то среднее между «хорошо» и «плохо». Проглатываю дым.

– Все будет хорошо.

Но великолепие ночных кошмаров (да и кошмаров ли?) не отпускает. Чайник свистит вовсю, и слышаться мне в этом свисте отзвуки тысяч и тысяч кричащих глоток, которые вот-вот заткнут потоками кипящего свинца. Выключаю чайник, наливаю кофе, закрываю глаза и снова падаю вниз, туда, где мои девочки-доберманы вежливо доказали свое звериное превосходство над толпою бездушных наемников. Ничего, все в порядке. Я просто не до конца проснулся. Как и всегда. И тысячи тысяч непонятных, но отчего-то приятных картин взлетают над землей, кружатся над городами и падают вниз.

– Прости.

Я вздрогнул и открыл глаза. Горячий кофе больно обжег тонкие пальцы, но я даже не шевельнулся. Ступор и непонимание происходящего. Что же ты, это всего лишь твоя память мотает время назад, смотри! Назад. В обратном порядке. Налево. Влево, до упора – давайте же, стрелки часов, крутитесь обратно, против воли взрывая изнутри осколками, клочками еще живого, бьющегося, но уже никому не нужного стихотворения о собственном прошлом, которое спряталось однажды за занавеской очень красивой сказки. «Они познакомились по интернету, встретились, и больше не расставались». И пусть никто не видел грязи и боли, словно эти двое ревностно оберегали то, во что сами не верили, но верили другие. Другим это помогало, восторгало их, восхищало, заставляло думать и чувствовать. Так что давайте, стрелки часов, крутитесь назад, покажите мне снова и снова красивые картины, но только без воспоминаний о том, что на самом деле скрывалось за ними. Расскажите мне о дне, когда все это вспыхнуло тысячью красок и тут же потухло, так никого и не согрев.

В ту пору солнце еще дарило людям последние краски уходящего лета, такого чужого и ненастоящего, и мир, скомканный до размеров тетрадного листка, упорно пытался улететь вместе с ветром, в котором уже чувствовался запах приближающейся осени. Он стоял, пряча крылья, укутавшись в изодранный плащ. По открытым тонким запястьям вниз, на пальцы, текли маленькие красные змейки его собственной крови.

Ангел провожал взглядом небесное светило, нервно курил, и каждый час очередная пачка сигарет падала к его ногам, пополняя и без того пугающее количество пустых сигаретных пачек на асфальте.

– Все это уходит. Все проходит. Все изменяется, к лучшему. Видишь, как небо дрожит, как ему страшно, как оно безобразно в своем изможденном величии? Так быть не должно. Я не хочу, чтобы мы смотрели на небо и видели там отражение нас самих. Мы не такие.