Love is above all (СИ)

Как мне теперь всё объяснить и оправдаться перед Ваней? Как причинить ему самый минимум боли? Что сказать? Что сделать? Столько вопросов, но ни одного ответа.

Ещё раз одарив Диму лучезарной улыбкой, я медленно развернулась на сто восемьдесят градусов и отправилась в сторону своей машины, при этом чувствуя на своей спине его провожающий взгляд. Господи, как же хочется сейчас плюнуть на всё и уехать с ним куда-нибудь подальше. Возможно, скоро так и произойдёт. Возможно…

Только после того, как я села в свой автомобиль, негромко закрыв дверцу, Дима помахал мне рукой и ушёл в противоположную сторону к своей машине. Как же этого не хватало. Тяжело выдохнув и на секунду зажмурив глаза, я повернулась лицом к Гагариной, которая удобненько так устроилась за рулём моей, между прочим, машины, и сразу же поняла, что сейчас всё будет очень плохо. Лицо подруги было чересчур серьёзным и удивлённым, что не могло не настораживать и не пугать. Внимательно рассматривая меня, она словно ожидала какой-то пламенной речи или хотя бы кратких объяснений, но я только глупо улыбалась, и все.

— Полинка, не смотри на меня так, — промурлыкав, я ещё шире улыбнулась и в буквальном смысле «разлеглась» на сидении. Чувство какой-то неземной эйфории атаковало меня, и я ничего не могла с этим поделать.

— Ханова, я сейчас тебя не поняла. Это что только было? — возмущённый и недоумевающий тон блондинки не вызывал никаких неприятных чувств, что очень удивительно. — Кто мне про мужа только-только заливал? Или я снова что-то неправильно услышала и придумала?

— Родная, поехали за Таськой, а? — поудобнее разместившись, я прикрыла глаза, не снимая при этом со своего лица счастливую улыбку.

— Так, ясно, позже поговорим, — о, да, я узнаю этот недовольный и, видимо, даже осуждающий тон.

Именно такую реакцию Гагариной я предполагать не могла. Почему-то я ожидала, что она начнёт прыгать и кричать на весь салон автомобиля, при этом периодически хватаясь за меня и расспрашивая обо всем в самых мельчайших подробностях. В её глазах, по идее, должна была быть радость и счастье, но что-то явно пошло не так. Странно.

Она всегда так рвалась вновь сблизить меня с Димой, заставить хоть как-то рассказать ему всё, наивно полагая, что я этого не замечаю. Все эти ее приглашения на различные мероприятия, дни рождения, где бы мы могли столкнуться с Биланом, были самым лучшим и любимым ее хитом. Каждый раз я знала, что на подобном празднике могу встретить его, поэтому постоянно и искала тупые отговорки, дабы попросту не ходить никуда. Спустя какое-то время Полина, конечно же, успокоилась и поняла, что все ее старания и попытки бессмысленны. Она отпустила мои проблемы, позволяя мне одной полностью в них раствориться. Разговоры про Диму отъехали на самый задний план, а вскоре и вовсе забылись. Не знаю, в какой именно момент это произошло, но со временем я как-то стала замечать, что Полина совсем не хочет разговаривать о Диме. Да, Гагарина никогда не скрывала, что всеми руками и ногами она только на его стороне, но ее чересчур уверенное равнодушие к этой теме как-то напрягало. И хоть я и сама заставила всех забыть или хотя бы элементарно не расспрашивать меня о нашем расставании с Биланом, я всё равно каждый раз наивно надеялась и ждала услышать хоть что-то про него. Хоть маленькую каплю информации. Но нет, ничего не было. Ни Гагарина, ни Добрякова, ни даже Яна Рудковская не начинали со мной подобные разговоры. Ну, а я и не пыталась разузнать, почему. Мне тогда казалось, что это все равно бессмысленно. Наши дороги с Димой на тот момент разошлись, и, честно признаюсь, я не думала, что когда-то ещё сойдутся.

В общем, как-то плавно, но всё же мы с Полиной перестали беседовать на эту больную тему. Иногда меня, конечно, очень задевал тот факт, что моя лучшая и самая близкая подруга занимала сторону Димы, но я ее никогда не винила в этом. Нет. Она все делала правильно. Абсолютно всё. Добрякова частенько не понимала ее и удивлялась, почему я так спокойно отношусь к тому, что Полина, бывает, очень резко высказывается по поводу нашего с Димой расставания, но рассказать хоть кому-то причину своего столь странного поведения я так и не решалась. Всю правду знали только Гагарина и моя мама. Больше никто. И меня это устраивало. Не потому, что я не доверяла никому, кроме них. Нет, конечно. Просто мне и от них двоих по горло хватало осуждения и непонимания. Ещё бы больше негатива к своей личности я бы просто не вынесла. Для всех остальных мое прошлое так и оставалось под великим запретом, который никто и никогда не смеет нарушать. Я сама построила все эти стены и оградила себя ото всех, а потом жаловалось о том, как мне плохо и одиноко. Да, во всем была виновата я сама, и никто больше.